Дым отечества

— Хорошо, — кивает Людовик, — хорошо. — Это «хорошо» словно патокой к языку приклеилось, должно быть, ровно потому, что дела обстоят наоборот: ничего хорошего. — Тогда ответьте, как он там оказался. Жан де ла Валле кланяется. Поднимает голову. Это стоит ему усилия, как и речь.

— Этот документ поместил туда мой покойный отец, Ваше Величество, — и добавляет: — В год коронации Вашего Величества. Через месяц после нее.

— Стало быть, это не подделка, — сам себе говорит Людовик. Он в упор смотрит на графа де ла Валле, который скромно опускает глаза — разглядывает свои башмаки.

Жан все так же монументален и слегка, самую малость неуклюж, как и год назад, и три года назад. И синие глаза его все так же прозрачны. Но смотреть он предпочитает в пол. Вполне очевидно, что сам факт существования брачного свидетельства для де ла Валле не секрет, и секретом не был последние… лет пять? Десять? Когда там Пьер начал посвящать сына в дела и тайны?

— Насколько мне известно, Ваше Величество, не подделка. Жану де ла Валле очень неловко признаваться в том, что он — знал. И еще тяжелее в том, что его отец, воспитатель, защитник, лучший друг принца Луи, а потом первый подданный короля Людовика, не уничтожил этот документ. Королю хочется спросить, почему же, с какой стати, за каким чертом тогда семейство де ла Валле, владея тайной, владея доказательствами, предпочло служить ему… самозванцу? Еще хочется спросить — что делать? Но Жан не тот человек, которому можно задавать подобные вопросы. Не то что посоветует какую-нибудь чушь, скорее, мерзким явным образом удивится: как же это ты, Луи, корону надел, а как поступить — не знаешь?

Если бы некогда Пьер де ла Валле просто уничтожил проклятый кусок пергамента, все было бы понятно — не он первый, выбирая между истиной и благом своего принца, предпочел клятву, данную сюзерену, клятве, данной Богу. Но Пьер сохранил документ. А теперь эта кожа находится неизвестно где, неизвестно в чьих руках… может быть, просто гниет на дне оврага, но поручиться за это нельзя, хотя наверное, люди де ла Валле сейчас разбирают этот лес по иголкам. Жан де ла Валле смотрит на короля. Ему не хочется этого делать, но Людовик терпеть не может лишних поклонов, опущенных голов, отведенных в сторону глаз — королю всегда кажется, что скрывают от него что-то недоброе, злой замысел и предательский умысел. Может быть, теперь он поймет, что врать или недоговаривать могут, даже глядя прямо в глаза. Годами. Десятилетиями. Одно другому не мешает. У отца прекрасно получалось, у самого Жана прекрасно получалось… да что тут сложного? Достаточно не думать о том, что человек на троне — или не на троне, а в своем уютном, небольшом, совсем не парадном кабинете — на самом деле принадлежит к младшей ветви, является потомком незаконного, заключенного при жизни первой супруги, брака. Не думать, отодвинуть в дальний угол. И служить этому потомку младшей незаконной ветви верой и правдой. Это очень просто… если считать, что именно этого требует долг. И долг — а что же еще? — требует сохранить документ, брачный контракт, неопровержимое свидетельство законности того самого первого брака, заключенного поколения назад. Потому что Людовик, восьмой носитель этого имени, может умереть бездетным, может вырастить негодящего наследника — а может сойти с ума, как это произошло с его двоюродным дядей. Расклад этот крайне прост и очевиден, так что можно считать, что король уже его понял. Сейчас может рвануть, как порох в запечатанном кувшине — громко, звонко, мелкие острые осколки посыплются на весь дворец и прилегающие строения.

Король может и не взорваться, конечно, сделать всем большое одолжение и удержать себя в руках. Хоть он формально, по документам, и принадлежит к младшей ветви династии Меровингов, все-таки он сидит на троне, он, а не кто другой — и орать с этого трона невместно. Хотя королям этой династии, через одного, если не всем поголовно, так не кажется.

Людовик не кричит, даже не поднимается. Выпячивает нижнюю губу, смотрит на де ла Валле, словно тот — очень кислый лимонный сок, который нужно проглотить, чтобы избавиться от простуды, — машет рукой:

— Ищите. Ищите всеми силами.

— Ваше Величество… — кланяется де ла Валле.

— Начните с этих ваших обыкновенных разбойников. Если они и вправду обыкновенные, то наверняка их кто-то знает, они кого-то знают — и за них просто никто не брался как следует.

Объяснять это Жану — все равно, что учить деревенскую хозяйку ставить тесто. Но пусть уж слушает, если у него люди на простые вещи неспособны — завещание нельзя привезти, чтобы королевство под угрозу войны не поставить… Пусть слушает, а потом пусть идет ловить своих разбойников подальше от Орлеана, а особенно — от дворца.