Дым отечества

несомненно, отправились через пролив. Копий? Для мира, вслух — конечно же, так; а что там на самом деле… мы это узнаем, так или иначе, по косвенным признакам, по едва заметным шевелениям и смене течений в Лондинуме и Дун Эйдине, и много еще где. Потом. А сейчас альбийский посланник старательно наслаждается полной и безоговорочной своей непричастностью к происходящему. А потом перестает. Смотрит вниз, на мозаичный деревянный пол приемной, по которому деловито семенит коробочка для духов, сияющая красным, синим, золотым и ослепительно-белым. Вот господин коннетабль плавно выступает, на голову возвышается над морским анемоном своей свиты, приближается — створки распахиваются, отростки и щупальца отгибаются по сторонам. Желает что-то сказать лично, здесь, сейчас. Валуа-Ангулем, разумеется, не смотрит под ноги. Он вообще голову держит поднятой, словно несет над собой на драгоценном блюде. Быть драгоценной коробочке раздавленной неизбежно, неминуемо, вот сейчас нога в длинноносой туфле из мягчайшей замши опустится прямо на нее, и раздастся тихий горький хруст. Не наступает. Опускает пятку рядом — и палец не протиснется в зазор.

— Мой кузен поблагодарил вас за то, что делалось явно, — очень отчетливо, но очень тихо говорит принц, — я же хотел бы добавить к этому благодарность за то, что сделано тайно. Для людей и закона тот, кто скрытно уносит из дома ценную вещь — вор. Но его следует считать благодетелем, если вещь, оставшись в доме, стала бы причиной раздора. Более точно и определенно герцог Ангулемский высказаться бы не мог, не стал бы высказываться и наедине, в окружении непроницаемых каменных стен. Он обо всем осведомлен и одобряет главную миссию графа Андехса, а вот короля нужно поберечься, иначе ничего хорошего не выйдет. Впрочем — чем мы тут рискуем?

Сущей малостью. Между Арелатом и Аурелией — и так война, которая устраивает обе стороны больше мира, зимнее перемирие будет подписано в любом случае, тронуть королевского сенешаля Людовик побоится, а если одному подданному арелатской короны велят покинуть пределы державы и впредь никогда… что ж, в ближайшие десять лет граф и не собирается сюда возвращаться. До одиннадцатого же года еще нужно дожить. Господин герцог отплывает в сторону. Жаль все же, что между ним и королем не вышло ссоры — люди, которым можно верить, пусть и до некоего предела, редки на этом свете, талантливые люди, которым можно верить — редкость из редкостей, а тут возник бы шанс приобрести такую rara avis для себя. Впрочем, не будем загадывать.

Вот господин д'Анже, получивший от короля оставшееся без хозяина баронство на северной границе, так что титул у него теперь есть — а земель почти что и не прибавилось, а благосостояние будет сильно зависеть от военных успехов господина коннетабля. Двусмысленна королевская милость; впрочем, есть все основания считать, что начальник тайной службы Людовику сильно не угодил. Еще не угодил он одновременно герцогу Ангулемскому и графу де ла Валле. Неосторожный какой человек… впрочем, неприятности и балансирование на грани опалы и вражды с обеими партиями Аурелии могут раскрыть его талант. Либо довести до плахи. С другой стороны, такая вражда, если она удерживается в границах, может быть и полезна — Его Величество будет уверен, что господин д'Анже служит ему одному. Господин граф де ла Валле медлителен, невозмутим, слегка неуклюж, рассеян, как может быть рассеян слон — даже если он случайно ступит куда-то не туда, пострадает не он сам, а те, на кого неожиданно пришелся вес. Если Людовик и высказал ему свое неудовольствие — то при закрытых дверях.