Дым отечества

— Комедии — прекрасный жанр, но только трагедия может заставить целый город рукоплескать недавнему противнику. Жаль, что Ваша Светлость не имели возможности видеть, как публика в Лондинуме оплакивала смерть Каир-хана…

— Я боюсь, что это произошло только потому, что по невежеству публики недавний противник остался неузнанным, — смеется герцог. — Хотя, я был бы обижен выбором персонажа, если бы не знал, что автор «Чингис-хана», при всех его талантах, плохо разбирается в военном деле. Если бы настоящий Каир-хан действовал так же глупо, как в пьесе, монголы взяли бы Хорезм за два, самое большее, три года… и для нас это было бы очень, очень печально. И так далее. Не беседа, а поездка в карете по неровной дороге. То гладко, то подпрыгиваешь до потолка, стараясь удержаться на месте. Причем расположение камней совершенно непредсказуемо. Черт его знает, насколько хорош господин коннетабль с мечом и шпагой, принца крови не вызывают на дуэли — но в словесном фехтовании он великолепен. Дик Уайтни ему не соперник и даже не чучело для отработки ударов. Зато в этом доме подают прекрасное вино и умеют обжаривать, молоть и варить кофейные зерна, что для Орлеана — просто чудо какое-то, а количество специй в чашке заставляет предположить, что повар выписан если не из Аравии, то из

Толедо. В кабинете, куда Дика пригласили после обеда, тепло, даже жарко, и сухой воздух вытапливает последние остатки беспокойства — а хозяин увлекательнейшим образом повествует о летнем разгроме франконской армии.

Ему явно приятно об этом рассказывать — и его приятно понимать, а в кабинете почти по-островному уютно, свечей, пожалуй, слишком много, но, с другой стороны, хорошо, когда поворачиваешь голову и ловишь краем глаза желтое шевеление живого пламени. Когда ты при деле, холода не чувствуешь, а тут, кажется, бессмысленный совсем вечер — а тепло. И в этот миг Дик Уайтни вспоминает, чем еще, кроме стратегического мастерства и скверного характера, знаменит хозяин дома. Трудно было бы не вспомнить — рука ложится на спину, скользит вверх по жилету, спокойно, даже нагло. Хозяин отчего-то уверен, что не встретит отказа. Повернуть голову, не поднимаясь от стола с картой, на которой разложены деревянные фигурки — спросить взглядом «почему?». И натолкнуться на веселое — а почему нет? Если вы, молодой человек, мертвы, то вам все равно. А если живы, то можете согласиться — или отказаться. По желанию. Почему бы и нет, в конце концов? Почему бы и нет? Вот именно.

19 октября, вечер

Невежественные люди полагают, что допросы с пристрастием неизменно проводятся в глухих, тесных, сырых и темных подвалах. В использовании подвалов есть смысл — на допросах такого рода часто кричат, и порой членораздельно. А толстые стены и крепкие двери не дают лишним ушам услышать то, что для них не предназначено. В остальном же, допрос куда удобней проводить в большом, светлом, сухом хорошо проветриваемом помещении. Городская тюрьма Орлеана, «Жемчужина», то бишь, дом Святой Маргариты, была сначала ромской казармой, потом епископским дворцом, потом — недолго — монастырем, и, соответственно, недостатка в просторных и сухих подвалах не имела — главный зал казарм давно уже ушел под землю, и его просто разделили на три секции. Что за скверная ночь нынче в Орлеане — дождя нет, но тучи лежат на крышах, истекают плотным, белым как молоко туманом, и все городские кошки выползли лизать это молоко небесное. Когда окончательно сгустились сумерки, тьма стала напоминать добрые сливки, в которые какой-то пакостник подлил чернил. И есть нельзя, и писать не получится — а факелы гаснут, не успев разгореться. В такую ночь дома свои покидают лишь воры ради наживы, да люди тайной службы Его Величества по долгу службы. Каковая нередко требует лишнего. Господин д'Анже, впрочем, не роптал — и молодого помощника следователя, догадавшегося прервать допрос, приказать всем не покидать подвала и немедленно отправившегося к начальнику тайной службы, наградил щедро. И за этот случай, сам по себе заслуживающий награды, и за все будущие. А вот чиновник собой недоволен и даже толстому кошельку не рад.

— Мы неправильно расспрашивали, Ваше Сиятельство. Все добивались, зачем и почему он вдруг решил принести жертву, да кто подбивал, да кто участвовал… так что когда он начал кричать, что это вовсе не жертва, сначала решили, что запирается И переусердствовали, добавляет про себя господин д'Анже. На воротнике капюшона у помощника следователя пятна крови. На новом, чистом воротнике из льерской ткани…

— Если вы будете доверчивы к каждому слову допрашиваемого, вам быстро заморочат голову, — он пожимает плечами, хотя в туманной полутьме этот жест едва различим. — Разницу между упорством и упрямством нужно чувствовать, а это чутье приходит не сразу. — И не ко всем, опять заканчивает он сентенцию в уме.