Дык, или Как московские Митьки достали питерских

— Настенька, — жалобно протянул он, давая понять, что телевизор им был не так уж и нужен, ведь они так любили друг друга. Сестренка моя… Ведь ты сестренка мне? — спросил он и, убедившись, что это в самом деле сестренка, добавил, Сестреночка…

— Да… — Настенька прошлась по комнате, разглядывая неприличные надписи на стенах и вдруг взгляд ее упал на нечто, лежащее на полу.

— Что это, Вася? — опять спросила она, теперь уже более грозным голосом, хотя по щекам алмазами текли слезы.

Фтородентов взглянул и понял, что пахнет скандалом.

— А-а-а… — проговорил он. — Дык, елы-палы, это ж Антоныч оттягивался…

— Какой Антоныч? — вскричала Настя. — У меня в квартире валяются женские трусы, а он мне рассказывает про какого-то Антоныча!

— Настенька, сестренка моя…

— Сто раз уже слышала! Значит Антоныч твой привел бабу, а ты сидел и смотрел? Или он и тебе привел кого? Я тебя спрашиваю!

— Дык, елы-палы…

— Нет, это переходит все границы! — Настенька металась по комнате, Василий понуро сидел на диване и разглядывал носы своих штиблет. Один из носов был порван и оттуда торчал грязный палец, которым Фтородентов изредка шевелил.

— Непростая это работа, — сказал он вдруг, — иметь мужа-митька, однако…

Видимо, он хотел успокоить расстроенную супругу, но последняя фраза ее просто взбесила. Она схватила вышеупомянутый предмет женского туалета и сравнивая Василия с разными неприятными для митька животными, начала гонять его по комнате.

— Дык! — негодовал Фтородентов, убегая от разбушевавшейся половины. — А ведь это ты, Мирон, Павла убил…

Наконец, разгневанная Настенька перестала бегать за мужем (а тот присел в коридоре на корточки и причитал в лучших митьковских традициях: «умирает брат Митька…»), отдышалась и сказала:

— Вот что. Я с тобой развожусь. Достал ты меня.

— Настенька, сестренка моя…

— Вон!!! — закричала сестренка. — Прочь из моего дома.

Настенька опять вскочила и погнала мужа прочь из квартиры. Дверь закрылась перед носом страдающего Фтородентова. Затем опять приоткрылась и настенькина рука выбросила спортивную сумку с надписью «SPORT» и кое-какими вещичками Василия. И снова захлопнулась. Фтородентов опустил бородатую голову.

— Однако, — тихо молвил он. — А ведь это был и мой дом. Однако…

Фтородентов, качая головой, начал спускаться по лестнице. Узрев на подоконнике все также лениво оттягивающегося Мурзика, Василий остановился и угрюмо призадумался.

— Эх, кот, — сказал он. — Однако, ушла от меня жена. Шибко сердится.

Мурзик с готовностью распушил усы и мурлыкнул.

— Да, — подтвердил Василий. — Не она, конечно, ушла. Меня выгнала… сестренка моя…

Кот потянулся и сыто зевнул. Фтородентов хмуро протянул к нему руку и взял животное за шиворот.

— Хм, а ведь это ты, Мирон, того…

Мурзик лениво задергал ногами и противно мяукнул.

— Мирон ты, или нет? — спросил Фтородентов. — Шибко толстый котяра. Свинья свиньей. Митьком хочешь быть? Будешь. Вот снесу тебя к Антонычу, окрестим Мироном, и будешь митьком. Дык…

Решив таким образом судьбу бедного Мурзика, Василий открыл сумку, выбросил оттуда штаны и свитер, засунул внутрь недовольно мяукающего кота и пошел вниз, прочь из дома, где его уже никто не любил.

Глава вторая Крещение Мирона

Вы ошиблись, прекрасная леди -

Можно жить на земле и без вас.

Саша Черный

Добравшись до котельной, где по митьковскому обыкновению работал Антоныч, Фтородентов постучал в закрытую дверь.

— Дык? — спросил изнутри хриплый пропитый голос.

— Елы-палы, — ответил Василий («Мяу,» — проорал Мурзик. Не хотел, наверно, креститься. Тоже мне, атеист!) и дверь зашуршала замком.

— М-м-м… — замычал бородатый мужик, открывший скрипучую дверь. — Братишка! Василь Федорыч! Родненький ты мой! Василечичек!

— А-а-а! — обрадовался Фтородентов. — Сергунчик!

Братишки обнялись. Долго сжимая друг друга в объятиях, они орали на всю котельную «Дык! Елы-палы! Все мы под колпаком у Мюллера!», изощрялись в цитировании самых подходящих для момента фильмов.

— Однако, — наконец успокоившись немного, сказал Василий. — Вот тут животинку принес, христианская душа, а не православный!

— Где?

Василий похлопал по сумке, Мурзик вытащил голову и мрачно глянул на братишку митька.

— Класс! — восхитился Сергей. — Прям тигра! Антоныч! Глянь глазом!

— Дык… — из темноты, шаркая одетыми на босу ногу галошами, вышел Антоныч, как и все бородатый, в телогрейке на голое тело и синих в горошек трусах.

Посасывая короткую трубочку и выпуская время от времени изо рта дым, Антоныч молча взял кота за шкирман, поднял к свету, осмотрел. Во время его махинаций митьки стояли затаив дыхание, ожидая, что скажет самый крупный авторитет по котам.

— Ничо котяра, — удовлетворенный осмотром, заявил, наконец, Антоныч. — Хоть в суп…

— Окрестить бы христианску душу, — сказал Фтородентов.

— Эт можно, — Антоныч прошел к котлу и сунул кота в воду. — Как назовем?

— Мироном.

— А, ведь это ты, Мирон, Павла убил, — хором сказали Антоныч и Серега. — Дык, елы-палы!

Кот барахтался в воде и истошно орал благим матом.