Двуликий Янус

– Козьма, ты помнишь, о чем мы говорили с тобой на прошлой репетиции? – спросил Януш у плотного мужчины средних лет, который спустился к нам откуда-то сверху с лестницы. – И прошу тебя, внимательней! Я на прошлом выступлении чуть ноги не переломал. Хорошо, успел согнуть колени.

 

– Извини, Януш! – гулко пробасил Козьма. – Перчатка порвалась, и я поранил руку о трос. Еле успел перехватить его.

 

– Ты показал руку Шери? Что-то серьезное? – всполошился Януш и схватил Козьму за перевязанную руку.

 

– Все в порядке, – улыбнулся ему мужчина. – Ее мазь хоть и пахнет обезьяньим дерьмом, раны затягивает за одну ночь. Так что я могу работать.

 

В это время на манеж выкатили огромный деревянный барабан. На нем были набиты четыре ремня, а сам барабан был весь в тонких и длинных дырах. Второй работник вынес на манеж большую клетку с голубями.

 

– Карлуша, – сказал попугаю, сидящему на его плече, Януш. – Пока я буду репетировать верхнюю часть номера, посиди с Анхелем.

 

Карлуша встрепенулся, почесал лапкой красное пятнышко на щеке и нехотя сполз по рукаву Януша ко мне на плечо. Я уже было повернулся, чтобы сесть на бортик манежа и смотреть номер Януша, как за моей спиной раздался громкий голос.

 

– Меня не ждали?

 

Это был Шафир. Он все так же был одет в модный вычурный костюм, но вместо лакированных штиблет на его ногах были поношенные рваные тапки размера явно меньшего, чем нужно.

 

Повелитель огня достал из мятой пачки папироску и поднес к ней палец, на конце которого вспыхнул тонкий язычок пламени.

 

– Не курить на манеже! – низкорослый мужичок с торчащими пшеничными усами и в начищенной до блеска каске на голове вырос перед Шафиром как из-под земли и, выхватив из полных губ повелителя огня папироску, кинул ее в ведро с водой.

 

– Дядька Михей! – взорвался было Шафир, но увидев сердитый взгляд Милоша, замолчал.

 

– Я не позволю тебе репетировать номер в таком состоянии, – тихо сказал ему Милош.

 

– Нормальное у меня состояние! – возразил ему Шафир, беря с низенького стола несколько тонких кинжалов.

 

– Ты с ума сошел, Шафир! – Януш забрал из его рук ножи. – Иди и проспись! Вечером выступление, а ты все еще пьян с ночи.

 

– Я смотрю, ты тоже не особо выспался? – скривил полные губы повелитель огня. – Наверное, от кавалеров у прелестницы Янушки отбоя не было?

 

– Тут ребенок, Шафир! – шикнула на него прекрасная София и, нагнувшись надо мной, сказала, поцеловав в лоб: – Не слушай его, милый! У него буйное воображение, когда он пьян.

 

Шафир подмигнул мне, потом по-клоунски расшаркался ногами, потеряв при этом тапок, и, пошатываясь, ушел за кулисы.

 

========== Глава 18 ==========

 

Меня усадили на первый ряд, как почетного гостя. Я был горд своим положением. Нет, не тем, что я был единственным зрителем, а тем, что меня приняли в свою семью эти удивительные создания, и место зрителя, которое мне определили, было для меня настоящим подарком.

 

Пока Януш обсуждал что-то с крепышом Козьмой, на балкон, расположенный над кулисами, прихрамывая, вышел седовласый старичок-дирижер. Он по-театральному, прижав руку к груди, поклонился всем находящимся на манеже артистам и подмигнул мне.

 

– Как здоровье, господин Княжинский? – помахал ему рукой Януш.

 

– Спал просто ужасно, – вздохнул дирижер. – Болезнь царей дает о себе знать.

 

– А что это за болезнь? – спросил я тихо у усатого Ежи, который что-то делал с тросом, висящим над манежем.

 

– Подагра, – ответил мне он и, взяв трос, пошел к Янушу.

 

Я не знал, что такое подагра, и почему-то представил господина Княжинского с опухшей щекой и перемотанной теплым платком головой. Так делала тетя Роза, когда у нее болел зуб.

 

На балкон подтянулись другие музыканты, с каждым из которых дирижер здоровался за руку, и по цирку полились звуки настраиваемых инструментов.

 

К этому времени на манеж выкатили коляску с Марго, и она начала распевается, то гладя себя по горлу, то нагибаясь вперед всем телом, то наоборот, выгибая по-кошачьи спину.

 

Во всей этой какофонии звуков я слышал музыку. Она опускалась на меня сверху и тяжелой волной падала к моим ногам, тихо шипя маленькими пузырьками.

 

– Поднимай, Козьма! – вырвал меня из оцепенения голос Януша.

 

Он сидел, как на качелях, на широком белом полотне, края которого крепились к канату. Канат уходил куда-то высоко под купол и терялся там в темноте. На талии Януша был ремень, за который был прикреплен еще один трос, более тонкий.

 

Толстый трос натянулся, и Януш взлетел над манежем.

 

– Ежи, давай голубей! – крикнул помощнику бог и, раскинув свои белые крылья, взмыл под самый купол.

 

Голуби белым шлейфом летали за Янушем. Бог лежал животом на полотне, раскинув в стороны руки, и сам напоминал большую белоснежную птицу. Иногда он делал сложный кульбит, крутясь вокруг своей оси, и голуби, раскинув крылья, тоже кувыркались в воздухе.

 

Под конец полотно с лежащим на нем богом взмыло под самый купол. Януш чуть нагнулся вперед и… белой молнией полетел вниз. Голуби устремились за ним. Мое сердце остановилось. Я вспомнил, как Януш говорил, что чуть не поломал ноги на представлении. Я подпрыгнул на скамейке и от страха закрыл глаза руками.