Двуликий Янус

— Минутку… — Скворецкий кивнул Горюнову. (Тот жестом пригласил Малявкина и провел его в другой кабинет.) — Да-а, — с досадой сказал майор в трубку. — Опростоволосилась наша девушка. Кто-то, по-видимому, проверял, есть ли засада, и — проверил. Убедился. Скверно! Но поделать теперь ничего не поделаешь. Вы уж не вздумайте там воспитывать вашу хозяйку. Опыта-то у нее никакого, да и вообще дитя еще. Цыпленок. Вы как-нибудь осторожненько, деликатно растолкуйте ей, что к чему. Поняли? Я на всякий случай проверю, не звонил ли кто от нас, но, думаю, это не так.

— Что случилось, Кирилл Петрович? — спросил вернувшийся Горюнов.

— Оплошала наша Ната, вот что, — ответил Скворецкий и рассказал суть дела. — Надо бы, пожалуй, туда заехать, однако успеется. Давай продолжим допрос Малявкина.

— Итак, вернемся к дантисту, — сказал майор, когда Малявкин вновь появился в его кабинете.

— Дело, собственно говоря, не в дантисте, — возобновил Малявкин свой рассказ. — Сам дантист, скорее всего, ни при чем. Он, пожалуй, ничего и не знает. Такое, во всяком случае, создалось у меня впечатление.

— Что-то я вас не пойму, — заметил Скворецкий. — Давайте сначала внесем ясность. Что за дантист? Кто такой? Какую играл роль в ваших делах? Вот на эти вопросы и потрудитесь ответить.

Малявкин начал издалека. Дело в том, что Гитаев поначалу мало чем с ним делился. Не разъяснил толком и того задания, которое было на них возложено. Но в последние дни, убедившись, по-видимому, что на Малявкина можно положиться, он стал откровеннее со своим напарником. Гитаев, в частности, наконец-то сообщил, зачем их сюда послало руководство абвера. «Руководство, — подчеркнул Гитаев, — а не начальство школы, не местные работники. О наших делах докладывают самому адмиралу (имелся в виду Канарис, начальник абвера), а может, кому и повыше. Понял?»

Первое, что они должны были сделать, — это установить личный контакт с профессором Варламовым (этому делу, как сказал Гитаев, тоже дали наименование: «Треф». Под словом «Треф» закодировано и имя профессора), получить исчерпывающие данные о его работах, имеющих первостепенное военное значение, и любой ценой переправить эти данные в Германию.

— Получить? — спросил Скворецкий. — Как это «получить»? Выкрасть? Похитить? Или… или сам профессор Варламов, «Треф», как вы говорите, должен был их передать? (У Кирилла Петровича перед глазами встал сейф, настежь распахнутая массивная дверца и зияющая черная пустота, хранившая тайну исчезновения расчетов.)

Малявкин пристально смотрел на майора.

— Как получить? Этого я не могу сказать. Не знаю. Гитаев мне ничего не говорил. Может, и похитить. А может… Нет, не знаю. Я в добыче документов Петра Андреевича участия не принимал.

— А Гитаев? Гитаев их добыл, документы профессора? — задал вопрос Горюнов. Было заметно, как сильно он волнуется.

— И этого не знаю. Из слов Гитаева сделать определенный вывод было трудно. Впрочем, у него вообще была странная манера говорить. Со мной, во всяком случае. Я никак не мог понять, когда он издевается надо мной, когда шутит, а когда говорит всерьез. Бывало, такое говорит — ничего не поймешь. Мне порой казалось, что у него в голове, знаете…

Малявкин поднял руку и выразительным жестом покрутил указательным пальцем возле виска.

— И все-таки, — настаивал Горюнов, — были какие-либо факты, признаки, которые позволяли бы определить, добыл Гитаев документы или нет? Неужели вы, живя бок о бок с Гитаевым, так ничего и не могли заметить, сообразить?

— Что вы от меня хотите? — с тоской сказал Малявкин. — Я же говорю: не знаю. Не знаю и не знаю, хоть на куски режьте. — Он вдруг оживился: — Да, вот что. «Сообразить»… Думаю, это важно. Так вот. В последней шифровке, которую я передавал немцам, о документах не было ни слова, ни намека.

— А если бы документы были у Гитаева? — поспешно задал вопрос Скворецкий. — Тогда как? Должны вы были в этом случае что-то указать в шифровке?

— Наверное. Думаю, Гитаев поторопился бы сообщить абверу о своем успехе. Наверняка сообщил бы. Только я такой шифровки не передавал. Значит, документов не было.

— Вы не передавали. А сам Гитаев, без вашей помощи, мог работать на рации?

— Сомнительно. Рацию он знал, но работал плохо: медленно, не четко. Как мне кажется, это была одна из причин, по которой меня с ним послали.

— Ну, допустим, послали-то вас, в первую очередь, совсем по другой причине, — усмехнулся Скворецкий. — Радист — это уж дело второстепенное в данном случае. Можете в этом не сомневаться.

— Почему второстепенное? — Малявкин даже обиделся. — Я хорошо работаю на рации…

— Не спорю, и все же не это определило вашу роль как напарника Гитаева. Варламов — вот кто был нужен абверу, а вы — посредник для проникновения Гитаева к профессору. Это же яснее ясного. Так, во всяком случае, получается из ваших же слов. Продолжим, однако. Скажите, а вы исключаете, что у Гитаева был иной путь связи с руководством абвера? Помимо вашей рации.

— Исключать, конечно, ничего нельзя, и все же я сомневаюсь, что такой путь был.