Папа целует его, поднимает одной рукой, другой обнимает маму, и они все трое обнимаются над полным тарелок столом, а бабушка и дедушка снова поют «С днем рожденья тебя», как будто только теперь поздравляют его по-настоящему. Сэмюэль приплясывает от нетерпения, когда же они наконец возьмутся за игрушки, и папина рука, которая держит его, такая сильная, и ничего, что у мамы на щеках слезы, она счастлива, они все счастливы, а маленький Вэл знает, что желания сбываются, и прижимается к папиной щеке, вдыхает сладкий запах лосьона после бритья, смешанный с уличным, а дедушка говорит…
Вэл вышел из двадцатиминутного транса под запах гниющих отходов и вопли сирен. Где-то неподалеку стреляли из мелкокалиберного оружия. Полицейские «вертушки» грохотали над головой, ищущие лучи их прожекторов шарили в темноте, как пальцы, белой краской заливая его окно.
Вэл повернулся на другой бок и спрятал голову под подушкой, стараясь не думать ни о чем, вспомнить свой флэш и встроить его в свой сон.
Ему в лицо ткнулось что-то холодное и твердое. Пистолет.
Вэл сел, чувствуя приступ тошноты, подержал полуавтомат в руках, а потом сунул его под матрас, к журналам «Пентхаус». Его сердце тяжело стучало. Он вытащил из кармана лежащих на полу джинсов второй двадцатиминутный флакон и сорвал крышку — слишком поспешно, ведь ему надо было спешить, чтобы не упустить нужный образ, и темпролин, проникая в мозг, мог достичь нужных нейронов и стимулировать нужные синапсы.
Ему четыре, и сегодня его день рождения. Сэмюэль вопит, мама готовит на кухне торт, стол завален недоеденными хот-догами, красными мармеладками и картофельными чипсами.
В дверь звонят, входят дедушка и бабушка…
Кэрол наблюдает за тем, как Дэнни выходит из голубой воды и бежит к ней, вверх по белому песчаному пляжу. Он красив, строен, загорел за пять дней на солнце и улыбается во весь рот. Бросается на покрывало рядом, и Кэрол кажется, будто ее сердце набухает счастьем и любовью. Она берет его мокрые пальцы в свои:
— Дэнни, скажи, что мы всегда будем любить друг друга.
— Мы всегда будем любить друг друга, — быстро говорит он, но теперь, запертая в самой себе, более наблюдательная Кэрол замечает быстрый взгляд, брошенный на нее из-под длинных ресниц, взгляд, который мог быть оценивающим или слегка насмешливым.
Но тогда Кэрол чувствует себя абсолютно счастливой. Она перекатывается на спину, позволяя свирепому солнцу Бермуд красить ее тело в цвет жара. Дэнни сказал, что на время этого отпуска они освобождаются от тревог об озоновом слое и раке кожи, и Кэрол радостно согласилась. Пальцами она проводит по пояснице Дэнни, чувствуя, как высыхают там капли воды. Игриво, с легким оттенком собственничества, ее пальцы скользят под эластичной резинкой его купальных плавок. Нижняя часть его спины и округлости ягодиц совсем холодные.
Она чувствует, как он слегка шевелится на покрывале.
— Хочешь пойти в комнату? — шепчет он. Пляж почти пуст, и Кэрол представляет себе, как бы это выглядело, если бы они занялись любовью прямо здесь, на солнце.
— Еще минутку, — говорит она.
Плывя на волне своих ощущений, настоящая Кэрол понимает простой факт: мужчины любят вспоминать лучшие сексуальные мгновения, — Кэрол слышала, как они об этом говорят, — в то время как женщины в большинстве своем путешествуют в прошлое, чтобы заново пережить времена, когда близость и счастье были всего острее. Это не значит, что в своих воспоминаниях она избегает секса. Сейчас они с Дэнни поднимутся в комнату и следующие тридцать минут проведут так бурно, как дай бог всякому, — и все же самыми притягательными для нее являются те мгновения, когда она чувствовала себя наиболее любимой, когда ощущение близости почти столь же ощутимо, как жар горячего тропического солнца над головой.
Кэрол поворачивает голову и прикрывает глаза ладонью: якобы для того, чтобы заслониться от солнца, на самом деле для того, чтобы еще раз взглянуть на лицо Дэнни так близко к ней. Его глаза закрыты. Бисеринки воды блестят на ресницах. Он слегка улыбается.
Кэрол пытается задушить эти мысли и свой теперешний гнев, пока тогдашняя Кэрол трет глаза, как будто убирая попавшие в них песчинки, на самом деле стирая слезы счастья.