Двуликий демон Мара. Смерть в любви

Роберт бросает взгляд на переднее сиденье и видит, как Эмори Робертс, положив рацию, пишет что-то в отчете смены. Роберт встряхивает рукой, чтобы отклеилась пропитанная потом рубашка, а потом глядит вправо, когда Джек Реди говорит что-то с другого конца машины сопровождения.

Раздается звук.

«Беги же, черт тебя побери! Беги! У тебя еще почти две секунды. Воспользуйся ими!»

Его взгляд возвращается к железнодорожной эстакаде, и он слышит свои мысли: «О господи, кто-то из этих дураков-рабочих запустил сигнальную петарду».

Ланцер почти комически вскидывает руки. Ладонями он хватает себя за горло, так что сзади кажется, будто его вытянутые в одну линию руки обрываются у локтей.

Роберт чувствует, как его тело отрывается от подножки машины сопровождения. Наконец-то.

Он изо всех сил бежит к синему «Линкольну». В машине сопровождения за его спиной вскипают голоса. Роберту понадобилось не менее дюжины флэшбэков, чтобы, сосредоточив все внимание, разобрать, как Роберт Эмори приказывает Джеку Реди вернуться на подножку и как Дэйв Пауэрс, друг Ланцера, без всякой видимой причины оказавшийся в машине сопровождения, вскрикивает: «Кажется, в президента стреляли!»

Но теперь все сливается в неразборчивый звуковой фон реального времени — голоса неотличимы от эха выстрелов и хлопанья голубиных крыльев, — и он изо всех сил догоняет синий «Линкольн», не отрывая глаз от каштановой макушки Ланцера.

Ланцер начинает сползать с сиденья.

«Линкольн» неизвестно почему замедляет ход.

Роберт прыгает на багажник сзади.

Раздается еще один выстрел.

Голова Ланцера превращается в облако розового тумана.

— Черт побери, — говорит Роберт. По его щекам текут слезы. На мгновение он забывает о том, где он — дизайн шестидесятых, движение за окном мотеля, — но потом поднимает руку, чтобы вытереть слезы, натыкается ладонью на видеоочки и вспоминает.

— Черт тебя побери, — шепчет он опять и сдергивает очки с носа. В комнате с голыми стенами воняет отходами и плесенью. Роберт бьет кулаками по лежанке и рыдает.

Вэл прошел мимо старых моллов, теперь закрытых или превращенных в тюрьмы, и вскарабкался по деревянным лесам туда, где над самым фривеем расположился небольшой молл.

Их по-прежнему называли моллами, и других Вэл за свою короткую жизнь не видел, но даже он знал, что на самом деле это были обыкновенные блошиные рынки, устроенные над междугородным шоссе после того, как оно закрылось после Большого Коллапса в восьмом году. Сегодня четверть мили или больше занимали ярко раскрашенные палатки, которые вздувались и опадали на ветру; бродячие торговцы орудовали вовсю. Вэл влился в толпу полуденных покупателей и понял, почему Койн и Джин Ди настаивали, чтобы он совершил свое флэш-убийство именно в молле. Здесь в считаные секунды можно затеряться в толпе, отсюда вели дюжины лестниц, по которым легко спуститься вниз, а пистолет бросить в лабиринт вздыбленных бетонных блоков и торчащей во все стороны арматуры на провалившейся секции шоссе, где его никто никогда не отыщет.

Вэл шел по белой дорожке между полотняными палатками, поглядывая на новые японские и германские товары и притворяясь, будто смотрит на старое переработанное барахло из России и Америки. Японские видеоочки и прочие интерактивные штуковины были крутыми, хотя Вэл знал, что они и в сравнение не идут с теми техническими игрушками, которые покупают подростки в Японии и Германии. У телевидения, особенно интерактивного, одна проблема — оно показывает, как живет вторая половина мира, но не объясняет, как туда попасть. Мать Вэла говорит, что с теликом всегда так — что когда она сама была девчонкой в давние времена, испанские и африканские ребятишки в гетто чувствовали то же самое, глядя по ящику на достаток белых американцев среднего класса. Вэлу плевать, как там оно было в материно время; его интересовали новые японские игрушки.

Но не сегодня. Сегодня Вэл хотел только пустить в дело свой 32-й, избавиться от него и сделать ноги.

Койн и Джин Ди клялись, что когда сам кого-нибудь убьешь, то в мире нет ничего приятнее, чем переживать потом это во флэше. Салли тоже клялся, но Вэл не верил ни одному слову этого долговязого. Салли пробовал крэк, ангельскую пыль и турбомет, а не только флэш, и Вэл, как всякий нормальный флэшеман, презирал тех, кто принимал старую наркоту. Тем не менее он мог только смотреть, когда эти трое открывали тридцатиминутный флакон, чтобы пережить свои убийства. Их лица расслаблялись, приобретая то идиотски-мечтательное выражение, которое бывало обычно у флэшующих, тела расслаблялись, руки и ноги подергивались, глаза под закрытыми веками бегали, как в фазе быстрого сна. Вэл видел, как у Койна затопорщилось в штанах, когда тот дошел до решающей части своего флэша. Джин Ди говорил, что убить кого-то во флэше даже лучше, чем в реальном времени, ведь ты получаешь весь адреналин и все возбуждение, хотя знаешь — твое я, которое смотрит, знает, что тебя не поймают.