Двуликий демон Мара. Смерть в любви

Прекрасная Дама так и не появилась. По крайней мере не помню, чтобы она приходила. Не передать словами, как я разочарован.

Монахиня — не милая сестра Поль-Мари, а другая, суровая, — объясняет продолжительную канонаду наших тяжелых орудий: ведется ожесточенный бой за Высокий лес. Больше всего раненых, говорит она, поступает из 33-й дивизии, в частности из Церковной бригады. По ее словам, она никогда еще не видела таких ужасных ранений.

Я постепенно понял, что китченеровская практика комплектования армии добровольческими товарищескими батальонами (хотя идея хороша с точки зрения подбора личного состава) неминуемо обернется страшным ураганом горя и приведет к тому, что деревни, церковные приходы и целые профессиональные поприща опустеют, когда весь цвет нашего поколения будет истреблен за один-единственный день. [Даже в наши дни почти всем знаком плакат с изображением лорда Китченера, указывающего на зрителя пальцем и недвусмысленно заявляющего: «Родина нуждается в тебе». Возможно, однако, современный читатель забыл, что Китченер ввел воинскую повинность только в январе 1916-го. Таким образом, Джеймс Эдвин Рук и около двух с половиной миллионов других людей в хаки являлись добровольцами. Мнение Рука о «товарищеских» батальонах, куда вступали целые компании друзей и знакомых, оказалось совершенно верным. Самое тяжелое последствие, которое имела для Великобритании кровавая бойня ПМВ, заключалось не просто в общем количестве убитых англичан, а в страшных потерях, понесенных отдельными местностями, населенными пунктами, учебными заведениями, предприятиями и прочая в результате истребления целых товарищеских батальонов. В перечень их, потерявших на Сомме свыше 500 человек убитыми и ранеными (численность батальона составляла 1000 человек), входят Аккрингтонский, Лидсовский, Кембриджский, Школьный и 1-й Брэдфордский батальоны, Глазговский бригадный батальон и добровольческий батальон графства Даун. Причем все потери понесены в ходе единственного наступления 1 июля. — Прим. ред.]

Недавно приходили врачи и сестры, втыкали шприц мне в легкие через спину. Он вытягивает жидкость с неописуемо мерзким звуком, при котором мне вспоминается виденный в детстве цирковой слон, всасывающий хоботом остатки воды из ведра. Цирк проезжал через кентский Уилд далеким зеленым летом — господи, как мне хотелось бы перенестись туда сейчас!

Врач устало положил на тумбочку какие-то бумаги и забыл забрать. Я стянул из стопки один из бланков и прочитал. Это отчет о вскрытии. Проснулся в семь — колокола в чертовой колокольне под завалившейся Золотой Мадонной звонят прегромко и почему-то беспокоят сильнее, чем неумолчный грохот орудий, — и два часа кряду бился над стихотворением про жертву газовой атаки, чьи жуткие хрипы все еще стоят у меня в ушах, хотя несчастного давно унесли.

Отчет о вскрытии больше похож на поэзию, чем мои жалкие потуги. Вот он, переписанный слово в слово: