Поначалу я не находила себе места от беспокойства, но со временем свыклась и с этим. Последние несколько месяцев бог лукавства возвращался домой в неизменно хорошем расположении духа, и это унимало трепет и растерянность золотых палат. Я постепенно обретала одно очень важное умение: никогда не удерживать Локи. Очень скоро я поняла, что вопреки моим собственным желаниям и взглядам, это был единственный способ сохранить наше семейное счастье. Поначалу я всё думала о том, что непостоянный и страстный ас может пропадать где угодно и с кем угодно, и страх вперемешку с ревностью сжимали сердце до мучительной боли. Я плакала и умоляла его не уходить, порой сердилась и срывалась на крик, иногда требовала раскрыть мне все его замыслы наперёд. И сталкивалась только с холодной презрительной насмешливостью, а порой с резкостью и гневом. Какой же глупой и наивной я была…
К счастью, у меня было время, чтобы обдумать своё поведение и одним счастливым вечером осознать чудесно простую истину: разве удержишь в руках пламя? Огонь своеволен, его нельзя приручить, сколько ни плачь. Той ночью всё изменилось. Я стала ещё на ступеньку выше, приблизилась к новому качеству хитроумной любовницы и мудрой жены. Стоило только отпустить своевольного супруга на все четыре стороны, как его любовь вспыхнула с удвоенной силой. И я поняла вдруг, что должна ориентироваться не на внутреннюю неуверенность и глупые подозрения, а на свою интуицию и лучшие светлые чувства. Я обещала безоговорочно верить ему, несмотря ни на что, а сама утратила драгоценное доверие, поддавшись беспочвенным страхам и сомнениям.
Едва я призналась себе в этом, как пропасть, уже начавшая было разрастаться между нами, остановила движение, а через неё перекинулся мост взаимопонимания прочнее Биврёста. Я чувствовала, что меня любят. Я ощущала, как безраздельно муж увлечён мной. Стоило ему вернуться в золотой чертог, как он был у моих ног, забывая обо всём, и мы проводили время вместе, предавались страстным порывам, лишь изредка вспоминая про ужин и сон, словно не виделись целую вечность. Эти чудесные месяцы были такими счастливыми, что я забывала прежние страдания и горести. В моменты крайней близости и высшего наслаждения мне казалось даже, что ради подобного непередаваемого счастья я могла пережить любые невзгоды снова, простить любую вину, подставить себя под удар, если придётся. Кто бы мог подумать, нужно было только подарить Локи столь вожделенную для него свободу действий, как он перестал замечать других. Его осознанным выбором стала только я. Ничего больше я не просила у судьбы для счастья.
Однако благополучие и спокойствие, как водится, длились недолго. Одним недобрым днём Один и Локи, привычно покинув Асгард, отправились странствовать в Мидгард и дальше, куда заведут ноги. Поначалу ничто не предвещало беды. Конечно, мне предстояла долгая разлука с любимым асом, но я не унывала. Это была возможность повидать родных и друзей, по которым я так скучала, а ещё встретить гостей на пороге своего нового дома, что в присутствии бога огня казалось невозможным, потому что Локи всё так же категорично не желал впускать в пламенные чертоги посторонних. Однако, освоившись в качестве госпожи и хозяйки, в его отсутствие я позволяла себе небольшие вольности. Прислуга поначалу роптала, но вскоре смирилась с подобными порядками. Я научилась у своего несгибаемого супруга быть упорной и добиваться желаемого.
Дни медленно проходили один за другим. В заботах и разъездах я поначалу не замечала времени, но даже самые любимые лица, в конце концов, утомили меня, а в сердце закралась необъяснимая тоска. Я волновалась, и день ото дня всё чаще вздрагивала от самых привычных тихих шорохов, коими всегда был полон многолюдный дворец. Мне казалось, грядёт нечто страшное, будто тучи сгущались надо мной, золотыми палатами и всем Асгардом. Оно было рядом и неустанно следило за мной, разливалось в воздухе, поглощая свет солнца, а я была не в состоянии противостоять наваждению. И в одну из одиноких тёмных ночей мне приснилась Гулльвейг. Мне никогда не доводилось видеть великаншу, я ничего о ней толком не знала, да и успела благополучно позабыть, но когда она явилась мне во мраке, я была в полной уверенности — передо мной ведьма Гулльвейг.
Локи называл её старухой, но в моём сне она предстала ещё сильной и высокой женщиной средних лет, растрепавшиеся волосы которой едва только тронула седина. Глаза колдуньи были широко распахнуты и сияли зловещим зелёным огнём, воспоминания о котором заставили меня похолодеть, но всё же не проснуться. Рот её был перекошен, словно великанша не до конца владела лицом или была немного не дружна со своей головой. Пальцы у неё были тонкие, костистые, с длинными темными когтями на концах, тянувшимися ко мне. Каждый из них был украшен золотым перстнем, но драгоценности казались слишком широкими и тяжёлыми для этих безобразных, не по возрасту сморщенных рук. Чем ближе они были ко мне, тем сильнее я цепенела от страха.