Двуликий Берия

Легко убедиться, что все детали, придуманные Головиным и отсутствующие в рассказе Харитона, вполне соответствуют мифологическому образу жестокого и мнительного злодея, которым рисовала Берию советская пропаганда после его падения. Лаврентий Павлович предпринимает совершенно бессмысленные действия. На всякий случай побуждает одного из присутствовавших сопровождать «изделие» на башню, стоя в нелепой позе на платформе лифта. Хотя толку от такого сопровождения никакого, один только напрасный риск для сопровождающего. Потом Берия постоянно не доверяет Курчатову, боится, что испытание сорвется, в последний момент теряет веру в успех. Тут по законам плохой пьесы возникает реальная опасность провала из-за роста нейтронного фона, чтобы потом весомее ощущался успех. Когда все позади, Берия целует Курчатова, но это поцелуй иудин, поскольку Лаврентий Павлович все еще сомневается, а настоящий ли это взрыв? Не надул ли его Курчатов? А пока Берия затевает дурацкую проверку, Сталин звонит по ВЧ, узнает от дежурного генерала, что бомба благополучно взорвалась, и идет спать. Злодей Берия посрамлен: ему не удалось первым доложить генералиссимусу об историческом событии, и тут же от вежливости не остается и следа: Лаврентий Павлович набрасывается с кулаками на ни в чем не повинного генерала. Вот так и рождались легенды о Берии, очень мало общего имевшие с действительностью.

После создания атомной бомбы Лаврентий Павлович в качестве главы Спецкомитета продолжал руководить водородным проектом. К концу жизни его маршальский мундир, кроме Золотой Звезды Героя Социалистического Труда, украшали пять орденов Ленина, два ордена Красного Знамени, орден Суворова 1-й степени и три ордена Красного Знамени союзных республик — Грузии, Армении и Азербайджана.

Отец советской водородной бомбы Андрей Дмитриевич Сахаров вспоминал свою первую встречу с Берией тет-а-тет в 1950 году во время работы над водородным проектом: «Он встал, давая понять, что разговор окончен, но вдруг сказал: «Может, у вас есть какие-нибудь вопросы ко мне?»

Я совершенно не был готов к такому общему вопросу. Спонтанно, без размышлений, я спросил: «Почему наши новые разработки идут так медленно? Почему мы все время отстаем от США и других стран, проигрывая техническое соревнование?»…

Берия ответил мне прагматически: «Потому что у нас нет производственно-опытной базы. Все висит на одной «Электросиле». А у американцев сотни фирм с мощной базой» (Лаврентий Павлович под конец жизни начал понимать, какая сила заключена в присущей капитализму конкуренции множества производственных фирм и научных коллективов. — Б. С.)…

Он подал мне руку. Она была пухлая, чуть влажная и мертвенно-холодная. Только в этот момент я, кажется, осознал, что говорю с глазу на глаз со страшным человеком. До этого мне это не приходило в голову, и я держался совершенно свободно».

Подозреваю, что страшным человеком Берию академик, как и подавляющее большинство советских граждан, стал считать только после 1953 года. Поэтому и казалось Андрею Дмитриевичу в ту пору, когда работал над мемуарами, что рука у собеседника была холодная, как у дьявола. Первую же советскую водородную бомбу испытали в августе 1953-го, уже после ареста Берии.

Надо заметить, что в период руководства Спецкомитетом Берия не забывал и об узниках ГУЛАГа, хотя уже и не имел прямого отношения к МВД. Так, 8 июля 1949 года он направил докладную записку в Бюро Совмина, где, основываясь на данных союзного МВД, с тревогой писал: «В настоящее время заключенные снабжаются продовольствием по сниженным во время войны суточным нормам, содержащим в среднем 2660 калорий, тогда как до войны средняя калорийность суточного пайка составляла 3378 калорий… В целях повышения производительности труда заключенных МВД предлагает увеличить норму хлеба с 800 до 900 граммов в день (против довоенной 1100 граммов), а по остальным продуктам питания восстановить довоенную норму».

Конечно, не только человеколюбие заставило Лаврентия Павловича поддержать предложение прежнего своего заместителя С.Н. Круглова об улучшении питания зэков. Ведь многие из них были заняты на строительстве атомных объектов, а голодный рабочий много не наработает. Но все-таки, думаю, Берия руководствовался не только прагматическими соображениями. И он, и Маленков, и Молотов, и Хрущев, и Микоян, да и сам главный преступник Сталин без нужды людей старались не губить. Иосиф Виссарионович в апреле 1941 года даже пенял Никите Сергеевичу, что он зазря расстрелял несчастных буковинских крестьян, пытавшихся бежать из советского рая в Румынию: «Стрелять в людей, конечно, можно, но стрельба не главный метод нашей работы». Все члены Политбюро охотно проявляли заботу о людях, особенно тогда, когда им это ничего не стоило, и Берия не был исключением. А родных, близких и друзей, а также людей, необходимых для дела, Берия порой отстаивал с риском если не для жизни, то для карьеры.