Двухгадюшник. Рассказы

— Ты все правильно говоришь, но объясни, почему именно ты должен за копеечные деньги рисковать своей жизнью? Ты уже достаточно прослужил, отдал «священный долг», наверное, пора и о себе подумать. Ты же умный, молодой парень, многое знаешь и умеешь, тебя в любую фирму возьмут на работу не задумываясь. И это будет нормальная работа с выходными не раз в месяц, а каждую неделю, с нормированным рабочим днем и достойной зарплатой. Пусть теперь другие отдуваются.

Парень в ответ только усмехнулся углом рта.

— Отдуваются — это ты хорошо сказала. Проблема в том, что мы не отдуваемся, а делаем то, что должны, и не какой-то определенный срок, а до тех пор, пока можем. Сегодня плюну и уйду я, завтра Сашка с третьего батальона, потом еще кто-нибудь, а потом не останется никого. А ведь наша профессия — хранить и защищать. Кто же будет это делать? Никто? Вот тогда и явится мужик с автоматом. А мы ведь защищаем не только быдляк, прожирающий ворованные бабки и с хохотом тычащий в нас пальцем, этих как раз не жалко. Есть ведь еще миллионы людей, хороших и не очень, молодых и старых, которые просто хотят жить в мире и покое. Они слабы и неумелы, они не могут убить врага и отстоять свой дом, а мы можем нас этому очень хорошо научили.

— Не понимаю, как можно так возвеличивать профессию, смысл которой в том, чтобы больше и лучше убить людей? Быть своего рода узаконенным киллером…

— Это ты сейчас не понимаешь, потому что живешь в своем спокойном и тихом мире, в котором никто не может сделать тебе столько зла, что за него нужно убить. Когда я шел в военное училище, о перспективе стать узаконенным убийцей тоже не задумывался. Первый раз я кое-что на эту тему понял только в конце первого курса. Тогда у нас шла тренировка по рукопашному бою, и инструктор сказал интересную фразу: «Наша профессия — убивать людей, и я попытаюсь научить вас делать это наиболее эффективно». Не известно как оказавшийся в спортзале замполит, сразу вскинулся, мол, не людей мы должны убивать, а врагов. Инструктор молча покивал соглашаясь. А потом тихо пробормотал, глядя куда-то вдаль: «Враги, они тоже люди…» Замполит сделал вид, что не услышал. Так вот, наш инструктор был советником на войне в Мозамбике и попал к нам после ранения, а замполит, как закончил наше же училище, так в нем и остался служить и ничего другого не знал и не видел.

Девушка промолчала, но подвинулась ближе к парню и положила голову ему на плечо. Тот, казалось, ничего не заметил. Он вспоминал и говорил больше для себя, чем для слушательницы. Просто облекал в слова мысли и образы, всплывающие в памяти.

— Первый раз я увидел смерть на третьем курсе. Кто-то может назвать это убийством, кто-то казнью, все зависит от того с какой стороны смотреть. Курсантами мы часто ходили в караул на гарнизонную гауптвахту. А там сидел очень разный контингент, от обычных дисциплинарников, любителей выпить, погулять и подерзить начальству, до настоящих преступников, совершивших серьезные преступления. Мы их охраняли, возили в суд и на следственные эксперименты. Вот и в тот раз мы должны были отконвоировать в суд солдата с танкового полка, который дезертировал из армии, два месяца бродяжничал и за это время успел нацеплять себе несколько уголовных статей. Не скажу точно, что там был за букет, вроде несколько краж и грабеж. Но самым главным была попытка изнасилования несовершеннолетней девушки, в этот момент его и взял ментовской патруль оказавшийся неподалеку. По всем правилам с такими тяжелыми статьями он должен был сидеть в СИЗО, а не у нас на губе, но почему-то его определили к нам. И нашему караулу выпало везти его в суд. Я был старшим конвоя, а со мной еще два парня: Алекс — здоровый, жесткий мужик, разрядник по рукопашке, и Дегустатор — полная его противоположность, рыхловатый, заплывший жирком, добродушный…

* * *

Такой мерзкой погоды не было давно. Вообще недолюбливаю позднюю осень, за общую унылость, постоянную слякоть и грязь, а если к этим прелестям добавляется еще пронизывающий до костей сырой ветер и всепроникающая холодная морось, сыплющаяся с неба, то погоду иначе как мерзкой не назовешь. Покрытый тентом армейский «шишарик» фыркнув напоследок простуженным мотором, тормознул около здания прокуратуры. Всё, приехали. Я в каком-то заторможено-вялом оцепенении наблюдаю за тем, как Дегустатор неуклюже переваливается через борт. Вот его ботинки глухо стукают об асфальт. Я киваю Алексу, давай мол. Говорить лень, двигаться тоже. Алекс грубо, так что тот падает на колени посреди кузова, толкает в спину сидящего рядом с ним «ареста».

— Выходи, урод! Твоя остановка.

В ответ ему достается злобный и одновременно затравленный взгляд подконвойного.