Я в последний раз живогоУвидал его в Коимбре,В старом городе, что отнялОн у мавров, – бедный принц!Узкой улицей скакал он,И, следя за ним из окон,За решетками вздыхалиМолодые мавританки.На его высоком шлемеПерья вольно развевались,Но отпугивал греховностьКрест нагрудный Калатравы.Рядом с ним летел прыжками,Весело хвостом виляя,Пес его любимый, Аллан,Чье отечество – Сиерра,Несмотря на рост огромный,Он, как серна, был проворен.Голова, при сходстве с лисьей,Мощной формой поражала.Шерсть была нежнее шелка,Белоснежна и курчава.Золотой его ошейникБыл рубинами украшен.И, по слухам, талисманВерности в нем был запрятан.Ни на миг не покидал онГосподина, верный пес.О, неслыханная верность!Не могу без дрожи вспомнить,Как раскрылась эта верностьПеред нашими глазами.О, проклятый день злодейства!Это все свершилось здесь же,Где сидел я, как и ныне,На пиру у короля.За столом, на верхнем месте,Там, где ныне дон ЭнрикоОсушает кубок дружбыС цветом рыцарей кастильских,В этот день сидел дон Педро,Мрачный, злой, и, как богиня,Вся сияя, восседалаС ним Мария де Падилья.А вон там, на нижнем месте,Где, одна, скучает дама,Утопающая в брыжахПлоских, белых, как тарелка,—Там, на самом нижнем месте,Стул незанятым остался.Золотой тот стул, казалось,Поджидал большого гостя.Да, большому гостю был он,Золотой тот стул, оставлен,Но не прибыл дон Фредрего,Почему – теперь мы знаем.Ах, в тот самый час свершилосьНебывалое злодейство:Был обманом юный рыцарьСхвачен слугами дон Педро,Связан накрепко и брошенВ башню замка, в подземелье,Где царили мгла и холодИ горел один лишь факел.Там, среди своих подручных,Опираясь на секиру,Ждал палач в одежде красной,Мрачно пленнику сказал он:«Приготовьтесь к смерти, рыцарь.Как гроссмейстеру Сант-Яго,Вам из милости даетсяЧетверть часа для молитвы».Преклонил колени рыцарьИ спокойно помолился,А потом сказал: «Я кончил»,—И удар смертельный принял.В тот же миг, едва на плитыГолова его скатилась,Подбежал к ней верный Аллан,Не замеченный доселе.И схватил зубами АлланЭту голову за кудриИ с добычей драгоценнойПолетел стрелой наверх.Вопли ужаса и скорбиРаздавались там, где мчалсяОн по лестницам дворцовым,Галереям и чертогам.Как меж нас, когда вбежал онС головою дон Фредрего,Всю в пыли, в крови, за кудриВолоча ее зубами.И на стул пустой, где долженБыл сидеть его хозяин,Вспрыгнул пес и, точно судьям,Показал нам всем улику.Ах, лицо героя былоТак знакомо всем, лишь сталоЧуть бледнее, чуть серьезней,И вокруг ужасной рамойКудри черные змеились,Вроде страшных змей Медузы,Как Медуза, превращаяТех, кто их увидел, в камень.Да, мы все окаменели,Молча глядя друг на друга,Всем язык одновременноЭтикет и страх связали.Лишь Мария де ПадильяВдруг нарушила молчанье,С воплем руки заломила,Вещим ужасом полна.«Мир сочтет, что я – убийца,Что убийство я свершила,Рок детей моих постигнет,Сыновей моих безвинных».