Дворцовые перевороты

Нельзя не согласиться, что часть будто бы общеизвестных фактов Порохового заговора вызывает подозрение, и это не случайно. Слишком могущественны были люди, заинтересованные в том, чтобы вся правда о заговоре никогда не выплыла наружу. Через их цензуру прошло почти все, что мы знаем об этом заговоре. Но если внимательно присмотреться к отдельным и разрозненным фактам, наверное, можно хотя бы частично воссоздать подлинную картину событий. Как говорил один из самых знаменитых литературных детективов Эркюль Пуаро: «Я люблю слушать людей, все они лгут, но в разговоре невольно выдают истину, потому что люди любят говорить о себе». Так последуем этому совету, пусть заговорят герои этой истории и документы, ложные свидетельства и искаженные известия.

Большая часть того, что было известно о заговоре, основывалась на напечатанном вскоре после его раскрытия официальном правительственном отчете. То, что он лжет во многих существенных вопросах, не вызывает сомнения. Спорить можно лишь о том, в каких вопросах и в какой степени отчет искажает истину.

Да и на чем основывается сам отчет? Прежде всего на показаниях арестованных, в большинстве случаев данных под пыткой или под угрозой пытки (официально пытке был подвергнут только Гай Фокс, но в переписке Сесила обнаружены доказательства, что пытали и других обвиняемых). Ученые внимательно исследовали протоколы допросов и убедились, что верховный судья Кок нередко сам, своей рукой «исправлял» показания, вычеркивая казавшиеся почему-либо «неудобными» места и вставляя нужные ему фразы. Эти факты приводят многие исследователи: Е. Черняк, С. Цветков, Джейн Фильямс, Мартин Пью и другие. В большинстве случаев причины этих подчисток и вставок довольно прозрачны, но в ряде мест мотивы Кока невозможно понять, и это окутывает туманом неясности, уверток и лжи сохранившиеся протоколы допросов.

Но протоколы допросов – это не все первоисточники наших сведений о заговоре. Самый важный и полный документ – исповедь, написанная в тюрьме Томасом Винтером, единственным еще остававшимся в живых руководителем Порохового заговора. Из нее-то и стало известно все самое существенное об истории Порохового заговора и о планах заговорщиков.

Но была ли эта исповедь подлинной? Е. Черняк пишет об этом следующее: «8 ноября Винтер был захвачен в Холбич-хаузе. Он был ранен стрелой в правую руку и поэтому не мог защищаться (если верить его «Исповеди», он получил также другое ранение во время сражения, а позднее ему были нанесены дополнительно еще несколько ран). В результате Винтер перестал владеть правой рукой и во время первого допроса шерифом Вустершира не мог подписать свои показания. Однако через неделю, 21 ноября, Уэйд сообщил Сесилу, что у находившегося в Тауэре Винтера рана на руке настолько зажила, что он собирается записать все сообщенное министру в ходе состоявшегося незадолго до этого их разговора, а также все, что он, Винтер, сумеет дополнительно припомнить.

Оригинал «Исповеди» куда-то исчез, и все попытки его разыскать в архивах пока остаются безуспешными. Этот подлинник должен был служить основанием написанного на десяти страницах текста «Исповеди», датированного 23 ноября 1605 года. Почерк этого документа напоминает почерк Винтера, каким он был до ранения. Однако в нем имеется одна настораживающая деталь. Известно, что правописание фамилий тогда было еще очень нечетким (вспомним, что сохранилось много написаний фамилии жившего в эту же эпоху Уильяма Шекспира, подававших не раз повод к самым различным, нередко фантастическим предположениям и теориям). Но, вообще говоря, разное написание одной и той же фамилии было в начале XVII века скорее исключением, чем правилом. Винтер во всех его сохранившихся и не вызывающих сомнения в подлинности подписях неизменно и очень четко писал «Wintour». В тексте же «Исповеди» стоит подпись «Winter», так, как обычно писали фамилию Винтера другие, но не он сам. Сравнение подписи в «Исповеди» с другими сохранившимися автографами Винтера почти исключает предположение, что она получилась такой вследствие того, что перо случайно скользнуло по бумаге и две буквы «ои» превратились в «е». Конечно, подделыватель тоже должен был стараться точно воспроизвести подпись Винтера. Но ошибка со стороны подделывателя все же более вероятна, чем ошибка самого Винтера».

Многие исследователи, занимавшиеся анализом так называемой «Исповеди» Винтера, указывают на множество несоответствий, выявленных в оригинале (мы на них не будем останавливаться), и на этом основании делают вывод, что этот документ – фальшивка или, в лучшем случае, подвергался значительной редакции со стороны государственного секретаря Сесила.