Дворец Посейдона

– Ливанос вырос в бедной семье, он был младшим сыном, – сказал профессор. – Его отец и брат работали на верфи в порту Пирей. Они тяжко трудились с утра до ночи, чтобы обеспечить семье пропитание. Александр, очень рано проявивший большие способности к учебе, избежал подобной судьбы. Он посещал школу, затем Политехникум, где мы с ним и познакомились. И хотя в ту пору я был всего лишь обычным студентом, но сумел понять фантастическую смелость и новизну его проектов и убедил друга показать их профессорам.

– О каких проектах идет речь? – поинтересовался Гумбольдт.

– В первую очередь, о строительстве верфей. Полностью автоматизированных, с высоким уровнем технической оснащенности, позволяющих ремонтировать или строить суда с минимальным использованием труда рабочих. Ливанос предлагал неслыханные технические решения, способные раз и навсегда покончить с нечеловеческими условиями труда, с которыми он был знаком с детства.

– Верфи… – задумчиво произнес Гумбольдт. – Очень любопытно…

Он нахмурился и сделал несколько пометок в своем блокноте.

– Тем не менее, предложения Ливаноса были отклонены факультетом, – продолжал Папастратос. – Их сочли химерами, фантазиями незрелого юнца. Несмотря на то что эти проекты были самыми грандиозными, с какими я когда-либо сталкивался.

– И что произошло потом?

– Ливанос вскоре забросил занятия в Политехникуме. Тем, кто почитал его гений и любил его как человека, он заявил, что здесь его больше ничему не смогут научить. И добавил, что уже установил контакты с людьми, которые могут поддержать его начинания, и не столь узколобы, как здешняя профессура. – На лице Папастратоса промелькнула легкая улыбка. – И знаете, он был прав. Политехникум в те дни был далеко не таким, как сегодня. С тех пор, как Ливанос покинул его, многое изменилось, и я считаю, что в этом есть и моя скромная заслуга.

Непроизвольным жестом профессор пригладил бородку.

– Вам известно, кого имел в виду Ливанос? Что это за люди, с которыми он якобы установил контакты?

– О, да! Одним из них был Никола Тесла.

Гумбольдт в это мгновение поднес чашку с чаем к губам. При звуках произнесенного профессором имени он вздрогнул, поперхнулся и раскашлялся. Отдышавшись, он переспросил:

– Тот самый Тесла?

– Вы знаете его?

– Не лично, конечно, но многое о нем слышал. Да и кто же не слышал?

Шарлотта удивленно подняла брови.

– Кто такой этот Тесла? Я, например, понятия о нем не имею.

Гумбольдт с негодованием повернулся к девушке.

– Бедное дитя! Где же ты была в последние десять лет?

– В высшей женской школе в Берне, и ты это отлично знаешь.

– Ну да, разумеется, – несколько смягчился исследователь. – В таких местах едва ли научишься чему-нибудь стоящему. Никола Тесла – один из самых выдающихся ученых-физиков, инженеров и изобретателей нашего времени! – Он указал на лингафон. – Некоторые из его идей использованы в этом приборе. – Гумбольдт вновь обратился к Папастратосу: – Скажите, господин профессор, что же случилось потом?

– Ливанос в течение продолжительного времени был учеником и помощником Тесла. В этот период наши встречи стали редкими, а вскоре и наша переписка прервалась. До меня дошел слух, что через несколько лет он покинул лабораторию Тесла, чтобы поработать на верфи в Марселе. Однако он может быть и не вполне достоверным. То, что произошло потом, больше похоже на античную трагедию. В течение короткого времени – буквально в считанные недели – на верфи в Пирее погибли отец и брат Ливаноса. Причиной смерти обоих стало несоблюдение элементарных мер безопасности. Хозяева предприятия экономили на всем, не ставя ни в грош жизни рабочих.

– Это было связано с малым количеством заказов?

– Ну что вы! Спрос на новые суда был невероятным. Постоянно приходилось расширять старые верфи и строить новые, чтобы в срок выполнять заказы на новые быстроходные пароходы. Дело вовсе не в том… – Папастратос сокрушенно покачал головой. – Владельцы судостроительных компаний просто потеряли голову от фантастической прибыли и бесстыдно набивали карманы, жестоко эксплуатируя рабочих. Профсоюзов в Греции в то время еще не существовало. Работа на верфях превратилась в форменное рабство, а жертв этих новых рабовладельцев с каждым днем становилось все больше…

– Как бы там ни было, – продолжал профессор, – но в один прекрасный день Ливанос постучался в мою дверь. Я поразился: он отсутствовал четыре года, и за это время превратился из мальчишки-прожектера, пусть и гениально одаренного, в зрелого мужчину, полного энергии и невероятных идей. Вместе с тем смерть близких оказала на него сильнейшее влияние – уже тогда временами в нем чувствовалась некая одержимость. Фанатический огонек в его глазах свидетельствовал о том, что он всецело поглощен какой-то мыслью. И я не ошибся: Ливанос заручился финансовой поддержкой богатого предпринимателя и начал возводить в Пирее грандиозное сооружение.

– О, теперь я припоминаю, – заметил Гумбольдт, – кажется, я читал об этом в журнале «Попьюлар Сайенс». Он строил какую-то верфь, не так ли?