Пожав плечами, солдат не стал спорить. Видимо, он еще не успел накачаться пивом и не был разгорячен солеными шуточками своих приятелей, поэтому просто обошел меня и не спеша отправился своей дорогой. Но мое хорошее настроение пропало, мне больше не хотелось глазеть на толпу. Последний красный язычок заходящего солнца подобрался ко мне, скользнул и скрылся за поворотом улочки. Показалась шумная ватага солдат, которые с гомоном и свистом ввалились в открытую дверь какого-то дома. Я подняла глаза. Скорпион, нарисованный на стене, казалось, хотел побежать вслед за ними. Я нашла пивную, о которой мне говорил Камен.
Замирая, я вошла внутрь и увидела маленькое скромное помещение, заставленное столиками и скамейками, чистенькое и хорошо освещенное. Посетителей было немного, но, пока я стояла на пороге, не решаясь идти дальше, мимо меня прошли еще несколько стражников, встреченных приветственными криками приятелей. В углу тихонько сидела небольшая компания уличных девок. Увидев меня, они насторожились, вероятно решив, что я тоже пришла сюда подзаработать, но вскоре потеряли ко мне интерес и принялись внимательно разглядывать посетителей.
Я начала привлекать внимание солдат. Они поглядывали на меня, а я потихоньку разглядывала их, стараясь уловить в чьем-нибудь взгляде признак того, что меня узнали. Возможно, Камен уже передал мне весточку, но солдаты один за другим отворачивались.
Мне нельзя было здесь стоять. Может быть, среди них находились люди Паиса, у которых было мое описание, и тогда мне пришлось бы отвечать на вопросы. Эта улица представляла для меня опасность. Откуда-то из глубины комнаты потянуло запахом супа, отчего у меня сразу потекли слюнки, но я повернулась и вышла на улицу, постаравшись быстро уйти в тень. Завтра я легко украду что-нибудь из еды, а пока можно и поголодать. Мне хотелось пить, но рядом протекали Воды Авариса — пей, сколько хочешь, если не брезгуешь. Впрочем, нет, лучше взять воды в каком-нибудь храме, где жрецы всегда держали огромные чаши с водой, предназначенной специально для путников и молящихся. Вскоре я входила во двор храма Птаха.
Вознеся короткую молитву Создателю Мира, я вволю напилась воды, а потом снова отправилась бродить по городу, постепенно продвигаясь в сторону доков и причалов, где намеревалась провести ночь. Поначалу я пряталась каждый раз, когда вдали показывался богато разукрашенный паланкин в сопровождении стражников, которые охраняли его спереди и сзади, и со слугой, который шествовал впереди и криком велел прохожим расступиться. Часто за поднятыми занавесками паланкина я успевала заметить тончайшие ткани с серебряным и золотым шитьем, выкрашенную хной и обвешанную драгоценностями руку, смазанные маслом, роскошно убранные косы. Даже спустя семнадцать лет мне не хотелось быть узнанной кем-нибудь из подружек по гарему, хотя вряд ли они бы теперь меня узнали. Иногда мне казалось, что я вижу знакомое красивое лицо, но потом сердце говорило мне, что все это просто былые воспоминания, которые все еще живо стоят у меня перед глазами. По мере приближения к докам и складам Пи-Рамзеса богатые паланкины стали попадаться все реже, и я могла уже не прятаться. Теперь я шла открыто, то и дело нащупывая рукоять ножа, поскольку улицы и переулки стали узкими и темными, а у людей, попадавшихся мне навстречу, был какой-то вороватый вид.
На берегу озера, там, где на фоне неба чернели силуэты ладей и огромных плотов, а вдалеке сгрудились здания складов, под пирсом я нашла укромное местечко, где и устроилась, подоткнув под себя платье. Я лежала на рыхлой земле, надо мной громоздился пирс, а впереди, в свете луны, мирно поблескивало озеро. Я вспомнила Асват, луну, бросающую черные тени на песчаные дюны, среди которых я сбрасывала одежду и танцевала, танцевала каждую ночь, бросая вызов богам и своей судьбе.
Я вспомнила лицо брата. Мы очень любили друг друга. Он научил меня читать и писать, а когда приходил домой после учебы в храме, всегда проводил со мной тот час послеобеденного отдыха, когда всем полагалось спать. В дни моего величия, когда весь Египет лежал у моих ног, а будущее казалось абсолютно безоблачным, я просила брата приехать в Пи-Рамзес и стать моим писцом, но он отказался, сославшись на то, что собирается жениться и вообще предпочитает служить при храме в Асвате. Я была уязвлена до глубины души, ибо к тому времени привыкла получать все, к чему тянулись мои жадные пальчики. Но когда наступили кошмарные дни изгнания, одиночества и всеобщего презрения, именно его верная любовь поддержала меня и помогла выжить. Брат и сейчас оставался моей тихой, надежной гаванью.