Через некоторое время дом окончательно проснулся; забегали слуги, младшие офицеры, старшие посланники и простые курьеры, зашел один случайный проситель; я следил за людьми, здоровался с теми, кого знал, останавливал тех, кто был мне незнаком, пока не наступил полдень. Когда меня сменил один из стражников, я пошел на кухню, где получил свою обычную порцию хлеба, холодной утки и пива, которую съел, сидя в тени в укромном уголке сада, после чего вновь заступил на дежурство.
Было уже далеко за полдень, когда я освободился; забрав ящичек, я вошел в дом, где спросил управляющего, может ли генерал принять меня по личному делу. Мне повезло. Генерал находился в своем кабинете, но вскоре должен был отправиться во дворец. Хорошо зная расположение комнат, я легко нашел довольно унылые двойные двери, ведущие в жилые покои. Я постучал и, услышав разрешение, вошел в кабинет, где уже бывал и раньше. В большой удобной комнате стояли стол, два стула, многочисленные сундуки, окованные медью, изящная жаровня и алтарь бога Монту, перед которым курилась чаша с благовониями. Окна находились высоко под потолком и пропускали в комнату мягкий рассеянный свет — немаловажная деталь для того, кто начинал свой рабочий день с красными от бессонницы глазами и тяжелой головой. Смыслом всей жизни Паиса были только женщины, а полевым офицером он был еще худшим, чем военным стратегом или тактиком, и меня всегда занимал один вопрос: каким образом удалось ему выжить в суровых условиях действующей армии, прежде чем он получил повышение? Он не был мягкотелым хлюпиком, нет. Я знал, что Паис много времени посвящал плаванию, борьбе и стрельбе из лука, однако, как я подозреваю, делал это исключительно для того, чтобы не потерять вкус к своим действительно любимым вещам — хорошему вину и женщинам, ибо его чрезмерное увлечение и тем и другим уже начинало сказываться. Красивый и тщеславный, он тем не менее был неплохим начальником, требовательным в приказах и беспристрастным в оценках.
Отдав генералу честь, я твердым шагом подошел к его столу и встал навытяжку, держа ящичек под мышкой. Генерал улыбнулся. Очевидно, он собирался обедать во дворце, поскольку на нем была роскошная красная накидка, а черные с проседью волосы перехватывала красная лента с золотой бахромой в виде крошечных стрелок. Его широкая грудь была умащена маслом, смешанным с золотой пудрой, глаза густо подведены черной краской, на запястьях блестели тяжелые золотые браслеты. Он был разряжен, как женщина, и вместе с тем производил впечатление сильного, уверенного в себе мужчины. Не знаю, нравился ли он мне. Мы никогда не обсуждали своих начальников. Но в глубине души я надеялся, что когда-нибудь обязательно стану столь же богатым и важным вельможей.
— Ну, Камен, — дружески обратился ко мне генерал, разрешая встать вольно. — Мне сказали, что ты хочешь поговорить со мной по личному делу. Надеюсь, ты не станешь просить перевести тебя в другое место. Я знаю, что когда-нибудь это все равно случится, но пока мне бы не хотелось тебя терять. Ты прекрасно справляешься со своими обязанностями, и благодаря тебе мой дом находится под надежной охраной.
— Спасибо, генерал, — ответил я. — Мне нравится служить у вас, хотя и вправду хотелось бы заниматься чем-то более действенным, прежде чем я женюсь, а это случится через год. И тогда, боюсь, я не смогу надолго отлучаться из Пи-Рамзеса.
Генерал хмыкнул.
— Думаю, что так считает твоя будущая жена, — сказал он, — однако женитьба быстро умерит твои амбиции. К сожалению, у нас очень мало по-настоящему опасных мест, но ничего, может, что-нибудь подвернется: например, к твоей радости, на нас кто-нибудь нападет. — Говоря это, генерал продолжал снисходительно улыбаться. — Так что у тебя случилось?
Собравшись с духом, я поставил на стол свой деревянный ящичек.
— Я совершил одну глупость, генерал, — начал я. — Вы когда-нибудь слышали о сумасшедшей из Асвата?
— Из Асвата? — нахмурился генерал. — Этой грязной лужи на юге? Насколько я помню, там стоит прекрасный храм Вепвавета, но сама деревушка не стоит того, чтобы о ней вспоминать. Да, я слышал о некой женщине, которая досаждает всем сановникам, имеющим несчастье высадиться в том месте на берег. А в чем дело? И что это такое? — спросил генерал, пододвигая к себе ящичек, и вдруг замер, увидев на нем сложно переплетенные веревочные узлы. — Где ты его взял? — резко спросил он. Его унизанные кольцами пальцы как-то неловко потрогали веревку, и генерал отдернул руку.
Его слова прозвучали как упрек, и я пришел в замешательство.