Дворец и лачуга

Похоже было, что этот человек задумался над тяжким сновидением.

Колокольный звон, сперва тихий, то усиливался, то снова ослабевал, уходил, возвращался, словно облетал все усадебки тихого района, и повсюду разносил благословение и покой.

— «И ангел господень рече…» — шептала женщина, опускаясь на колени.

— Молись, дочь, за себя и за нашу Элюню, — сказал Гофф.

Сам он не стал на колени, так как был протестантом.

— «Богородице дево, радуйся, благословенная Мария, господь с тобой…»

— И за душу твоей матери и братьев.

Звук колокола стал сильней.

— «Рече же Мария: се аз раба господня…»

— И за всех людей бедных, как и мы, и за ненавидящих нас, — бормотал Гофф.

Казалось, что колокол застонал.

— «И бог бе слово…»

— И за отца твоего, чтобы бог смилостивился над ним…

— О боже! Последняя надежда наша, смилуйся над нами! — шепнула дочь.

— Смилуйся над нами! — как эхо повторил старик, складывая руки и глядя слезящимися глазами в небо.

Потом он приблизился к столу и упавшим голосом снова начал читать библию.

— «И был день, когда пришли сыны божий предстать пред господа; между ними пришел и сатана.

И сказал господь сатане: откуда ты пришел? И отвечал сатана господу и сказал: я ходил по земле и обошел ее.

И сказал господь сатане: обратил ли ты внимание твое на раба моего Иова? Ибо нет такого, как он, на земле: человек непорочный, справедливый, богобоязненный и удаляющийся от зла.

И отвечал сатана господу и сказал: разве даром богобоязнен Иов?

И сказал господь сатане: вот все, что у него — в руке твоей…»

Старик читал, а между тем настала глубокая тишина. Птицы разлетелись, молящаяся женщина склонила голову к земле, а больное дитя широко раскрыло глаза, словно с изумлением всматриваясь в таинственное сияние, которое наполнило нищую конуру. И казалось, что быстрое течение времени вдруг остановлено и из тысячелетней дали доносится эхо мрачного диалога, окончившегося приговором: «Вот все, что у него — в руке твоей».

В это мгновение какая-то тень тихо скользнула за заборами одичавшего сада, и одновременно скрипнула дверь.

В сени кто-то вошел.

Глава третья Сатана и семейство Иова

Услышав шум, Констанция вскочила на ноги и машинально оправила складки потертого платья. Гофф поднял голову, и на лице его блеснула радость. Между тем в сенях послышался шорох шагов и, казалось, даже чей-то разговор.

— Это, верно, тот господин!.. — шепнула дочь.

— Из дворца… — прибавил Гофф.

— Ах, боже мой! На вас, батюшка, даже рубашки нет…

— Тьфу! — сплюнул старик и поднял воротник сюртука.

В этот миг двери медленно приоткрылись, и беспокойно ожидающие бедняки увидели в них худую руку, которая протянулась к прибитой у косяка кропильнице. Казалось, эта рука хочет заслонить изображение распятого спасителя, последнего прибежища тех, кого оставили люди. Одновременно сухой голос произнес:

— Слава Иисусу Христу.

Вслед за рукой появилось бритое лицо, темно-синие очки и коротко остриженные волосы, а затем и весь человек, худощавый и низенький. Этот призрак в длинном пальто, с круглой шляпой и палкой в руке продолжал:

— Мир дому честного еретика, который все же боится святой воды. Хи-хи-хи!

— Пан Лаврентий, — пробормотал Гофф, беспокойно глядя на дочь.

— Но долг набожной дочери исправлять пути отца… О да, таков ее долг! — продолжал гость.

— Я только забыла налить… — ответила Констанция, умоляюще складывая руки.

— «Я забыла налить святой воды», — говорил пришелец, — хотя ежедневно повторяю слова псалмопевца: «Окропишь мя, господи, иисопом, и очищен буду, обмоешь мя, и паче снега убелюся». Хи-хи-хи! Добрый вечер, дорогой пан Гофф.

— Ваш слуга, — отвечал старик, лишь теперь поднимаясь со стула.

— Добрый вечер, дорогая пани Голембёвская! Ну, как здоровье ваше и нашей дорогой Элюни?

— Очень благодарна за внимание. Ничего себе. Но будьте любезны присесть.

Однако гость не садился, а, стоя посреди комнаты и опершись на палку, продолжал:

— Вот уж подлинное доказательство милости божьей, раз ничего себе! Как здесь свежо… ху-ху!.. Чуть ли не даже пар виден при дыхании. Так что кровотечение, видимо, не повторялось?

— Что? Кровотечение?.. Какое кровотечение? — крикнул Гофф, делая шаг вперед.

Побледневшая женщина заломила руки и бросила умоляющий взгляд на деревянное лицо гостя, который все тем же спокойным голосом говорил:

— Наш дорогой пан Фридерик ничего не знает? В самом деле? Боже мой!.. И зачем только я заговорил!

— У Костуси было кровотечение? Когда? — спрашивал Гофф в страшном беспокойстве.

— Да вот уж дня четыре… — ответил гость. — Ну, да ничего, легкие очистились… и если бы доктор…

— Дитя мое, несчастное дитя! — шептал старик, с болезненным упреком глядя на дочь, которая молчала, прислонясь головой к стене. — О, моя машина! Сколько она уже стоит! — прибавил он.

— И все еще до конца далеко! — ввернул пришедший.

— Что мне делать? Откуда мне взять? Что мне делать? Откуда мне взять?.. — повторял Гофф и принялся ходить по комнате. — Ни гроша нет… Никакого заработка!..

— Так у дочери все еще нет работы? — спросил гость, стоя посреди комнаты.