Дворец грез

Почему-то мне не хотелось задерживаться в его объятиях. Я поспешно высвободилась, пожелала ему доброй ночи, поблагодарила Харширу и с облегчением уселась в свои носилки, окликнув сонную Дисенк. Дорожка была темная и таинственная, казалось, лунные тени наполнены шорохами, когда носилки медленно проплывали мимо спящих деревьев, которые словно склонялись кронами друг к другу и зловеще перешептывались. Я с облегчением различила сквозь листву слабые проблески света от фонаря, который раскачивался на носу моего суденышка, и поспешила к сходням. Мне померещилось, будто призрак Кенны наблюдает за моим продвижением и даже сейчас злобно скользит за мной.

Обратный путь во дворец по спокойному, озаренному звездным светом озеру был недлинным, ночь была свежей, напоенной нежными ароматами; нас с Дисенк донесли до входа в пустынный двор. Мои шаги эхом отдавались от плит, которыми была вымощена галерея, и я представила, будто Кенна маячит в темноте дверного проема моей комнаты, поджидая, чтобы наброситься на меня. Раздраженная, я мысленно стряхнула с себя странное наваждение. Гунро тихо посапывала; Дисенк зажгла свечу и помогла мне приготовиться ко сну, я забыла свой внезапный и глупый страх.

Однако той ночью мне снилось, будто я стою на коленях среди пустыни под палящим солнцем, которое светит прямо у меня над головой. Мое лицо вжимается в песок, он набивается в рот и нос. По затекшей спине струится пот, а голые плечи начинают покрываться волдырями. Страх держит меня, смешиваясь с неумолимыми солнечными лучами, и давит, впиваясь в кожу и проникая до самого сердца. Я пытаюсь поднять голову, но ужас становится все сильнее, и эта беспощадная страшная сила намертво пригвождает меня к неумолимой земле.

С криком я проснулась, села на постели, прижав руку к груди, там, где до сих пор мучительно колотилось мое сердце. Простыни промокли от пота, и меня всю трясло. Ночь была тиха. Гунро вздохнула, перевернулась на другой бок, но не проснулась. Где-то заухал филин. Мне было страшно закрыть глаза «Приди ко мне, приди ко мне, мать моя Исида, — прошептала я в темноту. — Узри, я вижу то, что далеко от меня». Слова древнего заклинания от дурных предзнаменований быстро срывались с моих губ, будто я заучила их только вчера, потому что я поняла, что означает этот сон, — смысл его был ужасен.

Умерший чего-то хотел. Умерший говорил со мной. У меня не было ни хлеба, ни пива, чтобы смочить травы, которые должны сопровождать мою мольбу, но я снова и снова произносила заклинание, и оно медленно приносило мне успокоение; в конце концов сердце забилось в своем обычном ритме и мое тело расслабилось. Я просто думала о Кенне, вот и все, говорила я себе, готовясь вновь уснуть. Боги знают, что я не хотела убивать его, поэтому он ничего не может требовать от меня. Я закрыла глаза, но сон не шел ко мне еще очень долго.

Утром я без приглашения отправилась в личные покои царя, потому что как врачевательница была обязана наблюдать за рубцеванием раны. От ночного кошмара осталась тревога, несмотря на то что вокруг меня кипела дворцовая суета. Фараон был уже одет, он кричал на Паибекамана, который пытался убедить его взять трость.

— Я прекрасно знаю, что это значит! — яростно вопил он, когда я пала ниц, прежде чем подойти к нему. Ни один из мужчин не обратил на меня внимания. — Это значит расписаться в том, что я немощный старик, который хромает, бормоча себе под нос! «Давай, моя трость, — начал он с едкой насмешкой, — Я обопрусь на тебя, и мы вместе с моим сердцем отправимся в Чертог Двух Истин[77] и дальше, к месту вечного блаженства — в Камышовые Поля[78]». Так вот, я еще не намерен отправляться в Камышовые Поля, Паибекаман, и мое сердце не хочет предстать перед судом в Чертоге Двух Истин. Забери ее!

При упоминании о сердце в Чертоге Двух Истин мое собственное сердце едва не выпрыгнуло из груди, мой сон, едва исчезнув, снова обрушился на меня всем своим ужасом. Я шагнула вперед.

— О Ту! — воскликнул Рамзес, и его лицо прояснилось. — Скажи, мне ведь не нужна трость, правда? Я не могу допустить, чтобы меня видели ковыляющим по залу для приемов с этой штукой. Иноземцы не должны видеть бога Египта, который ходит, как увечный попрошайка!

Он плюхнулся в кресло, а я опустилась на колени и бережно осмотрела его бедро.

— Мой повелитель сегодня ожидает делегацию? — спросила я. — Ты быстро поправляешься, но ногу еще нельзя сильно утруждать. Лучше еще несколько дней отдохнуть.

Действительно, отек уже спал и отвратительные красные раны хорошо затянулись. Несмотря на то что он храбрился, я видела, что он рад присесть и непроизвольно вздрагивал, когда я трогала его раненое бедро.

— Если ты не хочешь воспользоваться тростью, тогда не следует выходить за двери собственной опочивальни.