Двор чудес

В первую ночь, когда я привела ее к нам на постоялый двор, она осмотрелась вокруг и начала плакать так безутешно, что замолчала только после внушения от Тенардье (ее щека после этого превратилась в один большой лиловый синяк). Когда ушел последний посетитель и рассвет уже заглядывал в комнаты сквозь деревянные ставни, я забралась к себе в кровать и обнаружила ее там: она свернулась комочком и дрожала даже под простынями. Она окоченела от страха и тоски. Я еле держалась на ногах от усталости, мне нужно было не обращать на нее внимания и поскорее уснуть. Но она умоляюще смотрела на меня своими огромными голубыми глазами. Поэтому я легла рядом с ней, обхватила покрепче, чтобы согреть, и стала рассказывать истории.

– Перестань плакать, – говорю я и беру Этти за руку. – Идем.

– Куда? – всхлипывает она.

Я улыбаюсь. Ей не стоит доверять этой улыбке.

– Туда, где он не сможет тебя найти, – отвечаю я, и это ложь только наполовину.

Мы спешим по лабиринту узких улочек, стараясь держаться в тени.

Она запыхалась и еле поспевает за мной, но, по крайней мере, перестала плакать.

Она думает, что я спасу ее. А я приготовила ей судьбу хуже, чем все круги ада.

Иногда приходится платить ужасную цену, чтобы защитить то, что любишь.

7. Выбор Черной Кошки

После подавления революции город был разделен на две части. Половина Парижа – чопорные, засаженные ровными рядами деревьев улицы, населенные знатью. Вторая половина – ужасные трущобы, где царят преступность и скорбь.

Для меня город – вторая кожа, так же обтягивающая мои кости. Каждую улицу я могу узнать с закрытыми глазами, по камням у меня под ногами. Он разговаривает со мной, показывает, куда идти. Было бы безопаснее выбрать длинный путь и проскользнуть по приглаженным улицам мимо процветающих господ, но у нас нет на это времени. Мы могли бы гораздо быстрее двигаться по крышам, но Этти не умеет по-кошачьи бегать по черепице и уверенно перепрыгивать с крыши на крышу.

Поэтому мы просто бежим по наполненным вонью улицам, лавируя между телегами и Теми-кто-ходит-днем.

Еле уворачиваемся от старушки, которая сидит на перевернутом ящике с табличкой, что всего за несколько су готова починить одежду всякому желающему. Сворачиваем в переулок, молясь, чтобы в нем никого не оказалось. Крадемся вдоль стены до тех пор, пока не сворачиваем в следующий переулок.

У Этти слишком большие ботинки, и она не может бежать быстро. Но я тащу ее за собой и мчусь как можно быстрее. Мы не должны останавливаться. По закону города, всякому, кто слишком долго задерживается на одном месте, должно выпасть какое-то испытание.

Этти тянет меня за руку, просит бежать помедленней.

– Нина, если мы найдем экипаж, я могу отправиться к своей maman[8].

Я качаю головой. Ее maman перестала слать нам письма несколько месяцев назад – мы обе знаем, что это может означать.

Поэтому бежим до тех пор, пока не оказываемся на полуразвалившейся фабрике в районе Гобелен, закрытой банками за долги.

– Где мы? – спрашивает Этти.

Я оставляю ее вопрос без ответа.

Мы невообразимо долго пытаемся влезть в окно. В конце концов, я просто затаскиваю туда Этти, потому что она совсем не умеет взбираться по стенам. Она много чего совсем не умеет…

Этти морщится от неприятного запаха; воздух пропитан парами мышьяка, который использовали здесь для окраски обоев, шляп и одежды для знати.

– Мы долго здесь пробудем?

Я не настроена сейчас отвечать на вопросы Этти.

– Не знаю… День или два.

Она осматривается, и ей совершенно не нравится то, что она видит.

– Ты расскажешь мне сказку?

– Не время для сказок! – огрызаюсь я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно противнее и злее, потому что я совершаю очень злой поступок.

Она вся съеживается от моих слов и широко распахивает глаза.

Я стараюсь успокоиться, но мысли совсем меня не слушаются; они крутятся в голове, кричат на меня, осуждают, пронзают тело сотнями острых ножей, рождая чувство вины. Что за человек способен продать другого?

«Человек, который готов на все, лишь бы вернуть сестру», – мрачно напоминаю я себе.

У меня нет выбора, это мой единственный шанс. Азельма будет спасена. Неужели это того не стоит?

Однако я знаю, что не просто приговариваю Этти стать сестрой гильдии Плоти. Ходят слухи, что этих сестер в ящиках, как живой товар, контрабандой отправляют за океан к сподвижникам Тигра.

Волна ужаса поднимается внутри – кажется, она меня потопит. Все, что он делает, что из себя представляет, – это мерзость, запрещенная Законом. Законом, который призван защищать нас, чтобы мы всегда чувствовали себя в безопасности.

Я не могу помочь сестрам, скрытым в темноте. Не могу спасти женщин в Домах плоти. Но могу освободить одну из них. Могу обеспечить безопасность Азельме.

Ужасной ценой.

Замечаю, как Этти дрожит в углу.

– Прости, – говорю я, извиняясь за свою грубость. А также за то, что должно с ней случиться, и за то, какую роль я в этом играю. Меня так переполняет сожаление, что кажется, оно сейчас вырвется наружу.