Двойное дыхание

Я выползла из кровати и застыла посреди своей собственной комнаты, словно ошеломленный чужестранец. С одной стороны, она была такой знакомой: я могла закрыть глаза и все равно знала бы расположение каждой вещи. С другой — это был иной мир. Комната не изменилась с тех пор, как мама оформила ее, когда мне было девять. Это был тот самый год, когда она вышла замуж за Торстена. Каждая деталь была такой, какой я помнила, вплоть до кружевной льняной занавески. Мне всегда было здесь уютно, комната была частью меня. Но все изменилось, когда мы сошли с трапа самолета, и я, открыв дверь, шокировано разглядывала свое личное пространство новыми глазами. По-настоящему новыми глазами.

Сиреневые стены оттенялись лоскутными покрывалами. Над кроватью висели три картины с изображениями котов, мило и беззаботно играющих с девичьими юбками. Черно-белый клетчатый ковер на деревянном полу. Высокий белый комод, набитый вещами, которые я не носила больше года.

Я открыла ящик и стала медленно, по очереди, доставать свою одежду, удивляясь тому, какие чувства она вызывает. Неужели мне нравились эти шмотки? И, что гораздо важнее, как они могли мне нравиться? Это были, в основном, простые трикотажные поло и отвратительные джинсы с блестками и крупными логотипами. Еще у меня были две пары кед и пара мокасин. Все эти вещи казались мне чужими, словно я копалась в шкафу маленького ребенка.

Я вытащила чемодан из-под кровати и дала себе обещание, что, наконец, распакую его. В ближайшее время.

Вещи из моего чемодана казались единственной настоящей частью моей комнаты. Желудок сводило от волнения, пока я искала в нем одежду, идеально подходящую для первого дня в новом учебном году в новой школе. Я выбрала узкие темные, как ночь, джинсы, пару черных кедов-конверсов, любимый свитер в черно-фиолетовую полоску и обтягивающую черную тенниску с V-образным вырезом под него.

Быстро расчесывая свои длинные русые волосы, я представляла, как бы они выглядели, будучи жгуче красными или дерзко черными. К счастью, мама сама подстригает мне челку, но когда речь заходит об окрашивании, она говорит, что я слишком юна для подобных ошибок. Зубы я чистила медленно и размеренно, пыталась подавить подступающую к горлу тошноту.

Я накрасилась и вознесла хвалу Одину за время, проведенное в Дании за городом, имея в наличии мамин «Космополитен» и без доступа к газировкам. Моя кожа, которая была немного шероховатой и неприятной на вид в средней школе, разладилась и стала прекрасной почвой для многочасовых косметических экспериментов. Если когда-нибудь, как пророчит «Космополитен», стиль ретро-диско станет популярным, у меня будет фора, заключающаяся в длительной практике с тенями цвета «металлик» и накладными ресницами.

Мой отчим как раз ставил на стол миску с овсянкой.

— Привет, па, — я поцеловала его в щёку. Датские дети называют своих отцов "па".

Учитывая, что Торстен — датчанин и не совсем мой отец, "па" — удачный выбор.

— Готова к новому дню, Бренна? — у Торстена крупные, прямые белые зубы без вмешательства стоматолога. Иногда этот факт заставляет меня жалеть, что он не мой биологический отец. Это позволило бы мне избежать болезненного знакомства с брекетами.

— Думаю, да, — ложь была настолько огромной, что в моем желудке не осталось места для овсянки.

— Хочешь, я подвезу тебя? — предложил он.

— Нет, па, все нормально. Тебе далеко добираться до работы, так что я без проблем доеду на автобусе, — я размазывала по тарелке остывающую овсянку. — Думаю, мы живем достаточно близко к школе, чтобы я могла доехать и на велосипеде, — я умоляюще посмотрела на Торстена, а он — вопросительно на маму.

— Ты же знаешь, мне это не по душе, — вздохнула та. — Бренна, датчане привыкли к велосипедистам, но мы не в Дании. Водители и предположить не могут, что встретятся с чем-то подобным. А если тебя собьют? Или кто-то схватит тебя и увезет?

Я сказала единственное, что еще могло сработать:

— Ладно, — я постаралась, чтобы голос звучал лишь немного расстроенным. — Мне будет не хватать физической нагрузки, но я справлюсь.

Чувствуя, что мама колеблется, я не подняла на нее взгляд. Это бы свело на нет все усилия, а этого я допустить не могла.

— Бренна, ты сможешь ездить на велосипеде всего пару недель, потом похолодает и выпадет снег, — в ее голосе явно звучала тревога.

Она замолчала, ожидая, что я буду умолять, просить или плакать. Но я не собиралась этого делать. Мама— мастер убеждения, она всегда получает то, что хочет, так что я училась у профессионала. Наконец, она громко вздохнула:

— Хорошо. Но выйти тебе нужно прямо сейчас, тогда у тебя будет достаточно времени. И не вздумай включать iPod, когда едешь, и не вытаскивай телефон из кармана.

Я стиснула ее в объятьях и чмокнула в щёку.

— Я люблю тебя!

Моя куртка и рюкзак уже были в руках, и, отправив Торстену воздушный поцелуй, я поспешила уйти, пока она не передумала.

— Удачного дня, па!

— Тебе тоже, — он пытался спрятать улыбку, делая вид, что поглощен своим iPad, но я все равно ее заметила.

— Будь умницей! Береги себя! Я люблю тебя! — мама дошла со мной до гаража.