Двойник

Норскотт поддержал тост и затем, поставив бокал на стол, передал мне чековую книжку и ключ, лежавший перед ним на столе. Я опустил все это вместе с записками в карман.

— Нам лучше не выходить вместе, — заявил Норскотт. — Прощайте! Не думаю, что нам придется когда-нибудь еще раз встретиться. Разве только в аду, если он существует…

— Я думаю, что мне первому представиться возможность выяснить этот вопрос, — в тон ему ответил я.

Взяв коричневое пальто, лежавшее на диване, и, подойдя к двери, я повернул ключ.

Норскотт стоял у стола и следил за мной все с той же странной, безрадостной улыбкой.

— Прощайте, желаю вам счастья! — сказал я, выходя.

Пройдя через длинный коридор гостиницы, я дошел до роковой двери, в которую мы вошли.

Дежурный лакей быстро подошел ко мне.

— Угодно автомобиль, сэр?

— Да, — ответил я, — вызовите!

Мне было холодно, хотя мое сердце билось несколько чаще обыкновенного. Когда машина подъехала, я дал шиллинг любезному человеку в ливрее и, с чувством удовлетворения, опустился на удобное сиденье мотора.

4

Дело, на которое я согласился, теперь пущено в ход, в этом не было ни малейшего сомнения! Если я не изменю слову, данному Норскотту, то предстоить пережить вереницу таких захватывающих событий, о которых не мог бы мечтать самый смелый ум.

Мне снова в голову пришла мысль, не является ли этот Норскотт просто сумасбродом, желающим поиздеваться на мой счет. Я возобновил в памяти весь наш разговор, начиная с момента встречи на набережной, но не нашел в нем никаких признаков безумия.

Несколько успокоенный этими мыслями, я вынул бумажник, который дал мне Норскотт, зажег спичку и, при ее колеблющимся свете, стал изучать план его дома.

План был достаточно ясен!

Мне стоило только подняться на лестницу, чтобы оказаться перед дверями спальни, окна которой, по-видимому, выходили в Гайд-Парк. Этих сведений было достаточно, хотя бы для первой ночи, остальное можно изучить на следующий день…

Я невольно вздрогнул от неожиданности, когда автомобиль внезапно остановился перед величественным домом, недалеко от Эбсли.

— Черт возьми! — пробормотал я, — надеюсь, что тут нет ошибки.

Взяв себя в руки, я вышел на тротуар и дал шоферу полкроны. Он почтительно дотронулся до шляпы, остановил счетчик и медленно поехал дальше, по направлению к Оксфорд-стрит.

Мгновение я колебался, затем, поднявшись по широкой каменной лестнице, решительно сунул ключ в замочную скважину.

Дверь открылась довольно легко и, глубоко вздохнув, я переступил через порог… Я очутился в большом круглом вестибюле, освещенном электрическим канделябром.

Множество пальм и всяческие корзины с цветами, придавали этой комнате роскошный и комфортабельный вид. По углам были расставлены глубокие вольтеровские кресла, обитые красной кожей.

Пока у меня не было оснований для недовольства своим новым жилищем.

Не успел я захлопнуть входную дверь и вступить на мягкий ковер, как послышались сдержанные шаги из-за драпировки в вестибюле появился человек. Это был приятный на вид мужчина, со спокойными манерами, лет сорока пяти, с живым лицом и начинающий сидеть. Одет он был, как полагается хорошему английскому лакею.

«Это Мильфорд», — подумал я.

Я снял шляпу и свет упал на мое лицо.

— Есть письма? — спросил я спокойно и, внимательно следил за ним, я старался уловить малейший признак удивления или иной знак, указывающий на то, что он заметил что-либо необычное моей наружности.

Но он совершенно просто подошел ко мне и снял с меня пальто и шляпу.

— Было несколько писем с последней почтой, сэр, я их отнес в кабинет.

— Спасибо, — и я направился к лестнице.

— Вам угодно сейчас бренди и содовую, сэр? — спросил лакей.

У меня не было ни малейшего желания пить бренди, но очевидно Норскотт имел обыкновение перед сном пить этот напиток, и я решил не изменять этой привычке.

— Хорошо, подайте наверх!

Я поднялся по широкой лестнице, покрытой роскошным ковром, перешел площадку и открыл дверь в комнату, отмеченную Норскоттом, как мой кабинет.

Выключатель находился около двери и, повернув его, я залил комнату сильными мягким светом ламп, скрытых где-то за карнизом.

Это была большая, богато меблированная комната. Начиная с дубовых книжных полок, покрытых искусной резьбой, и больших вальтеровских кресел, и кончая маленькими кабинетными лампами, стоявшими на разных столах, здесь было все, что может требовать роскошь и придумать изобретательный ум человека.

Раздался осторожный стук в дверь и вошел Мильфорд с подносом, на котором стояли графин, сифон и стаканы. Он поставил поднос на столик у камина и исчез также бесшумно, как и появился.

В другом конце комнаты стояло дубовое бюро, за которым Норскотт, вероятно, вел свою деловую и личную переписку.

Я подошел к нему и опустился в кресло.

Пока все шло поразительно гладко!

Чувство радости, вызванное новизной и необычностью положения, наполнило все мое существо. Мне хотелось громко расхохотаться, но мысль о том, что в любую минуту может войти Мильфорд, заставила меня сдержаться.