Двойняшки по ошибке

– Ты же знаешь, Снежка, с каким нетерпением я ждала, когда у них цвет глаз определится. Интересно было. И вдруг… Такое, – постанываю и крепче к груди своего бутуза прижимаю.

– Опять начинаешь? – фыркает на меня подруга, но тут же на девочек отвлекается, которые ворочаются в коляске. Ориентируется быстро и начинает качать их.

– Так, ждите нас в сквере через дорогу, – веду плечом в нужном направлении, потому что руки заняты.

– Так точно, мэм, – выравнивает спину Снежана и брови сводит. Намеренно приободрить меня пытается.

Убедившись, что я собралась с духом, она выруливает с площадки, направляется к дороге. Провожаю подругу с малышками теплым взглядом и разворачиваюсь к поликлинике. Но слышу позади гул двигателя, всплеск воды и возмущенный «ай» Снежаны.

Оглядываюсь и успеваю заметить на правой полосе белый внедорожник, который отдаляется. Надо бы номера на заляпанном бампере запомнить, но я перевожу напряженный взгляд на подругу. Она находится сейчас у обочины дороги, а коляску собой прикрывает. Материнский инстинкт сработал машинально. Поэтому я и доверяю рыжиков Снежке. Сама пострадает, но деток яростно защищать будет. Не то, что я, непутевая…

– Осторожнее, – рявкает она вслед автомобилю и, оттряхивая плащ от коричневых капель, бурчит себе под нос: – Придурок.

Внедорожник притормаживает, дает заднюю – и уже бесшумно возвращается к нам, останавливаясь посреди огромной лужи. Не до конца осознав, что именно произошло, я испуганно спешу на помощь подруге. Мало ли, какой псих за рулем дорогого авто.

Стекло со стороны пассажирской двери опускается, но водителя мне не видно. Зато Снежана посылает ему испепеляющий взгляд.

– Извините, не заметил вас. И эту лужу дурацкую, – доносится из салона мужской голос. Почему-то я замираю на месте, не смея сделать шаг. Пристально изучаю машину, но сквозь тонированные стекла сзади ничего не рассмотреть. Впрочем, зачем мне знать, кто внутри? – Вы слишком резко подошли, – продолжает разговаривать со Снежаной, а я так и стою чуть поодаль. – Все нормально? Может, подвезти вас?

– Это вы слишком неаккуратно водите, – парирует подруга. – Нормально, уезжайте, – отмахивается и демонстративно отворачивается. Возится с нашими малышками, которые от шума все-таки проснулись.

– Еще раз прошу прощения, – с хрипотцой повторяет мужчина. Медлит некоторое время, будто наблюдает за детьми. А потом резко трогается с места, вызвав очередную бурю негодования у Снежки.

Я же не свожу взгляда с белого внедорожника. Не понимаю, почему меня он так манит. Прокручиваю в голове голос, но он тонет в гуле бешено стучащего сердца.

Когда авто скрывается за поворотом, я поднимаю глаза на шпиль одной из высоток, что маячит вдали. Знаю, что в нескольких кварталах отсюда расположен медиахолдинг Туманова, где работает… ОН. Возможно, каждый день ездит в офис по этой дороге. Совсем рядом, но в то же время бесконечно далеко.

– Златка, запись к врачу! – вырывает меня из полузабытья Снежана, а еще Артем начинает плакать.

– Да, бегу, – спохватываюсь я, отчитывая себя мысленно: о детях думать надо, а не грезить о случайном мужчине, который провел со мной единственную ночь. И наверняка забыл. Сразу же. А я… дура!

Быстрым шагом поднимаюсь по ступенькам – и скрываюсь в поликлинике. Сейчас у меня есть дело гораздо важнее. Мой рыжик.

***

– Были какие-то травмы? Удары? – как бы невзначай уточняет врач, осматривая Артема.

– Нет, что вы, – возмущенно выпаливаю.

Неосознанно руки сжимаю на животике сына, желая развернуть его к себе, крепче обнять и от всего мира защитить, но вовремя останавливаюсь. Окулист ведь просил не делать резких движений, пока он глазки проверяет.

– Так, хорошо, – мужчина убирает приборы, но я не спешу вздыхать с облегчением. Жду диагноза и дрожу, боясь услышать что-то страшное. Непоправимое. – Тогда у меня к вам пара вопросов, – направляется к столу.

Удобнее перехватив сынишку и усадив его на сгиб локтя, покорно следую за врачом.

– У вас или у мужа в роду встречалась гетерохромия? – невозмутимо спрашивает, карту листая.

Обреченно опускаюсь на стул и часто дышу, пытаясь слезы сдержать. Но паника накатывает волнами, надвигается цунами и закручивает душу в вихрь. Не могу противостоять ей.

– Это опасно? – всхлипываю, а малыш вторит мне, впитывая негативные эмоции. Вот-вот мы разревемся вместе прямо в кабинете. – Лечится?

– Нет, зачем? – доктор смотрит на меня, как на дурочку. Я же готова в обморок рухнуть от его хлесткого «нет». – Так что, были родственники с такой особенностью? – повторяет свой вопрос четче, выделяя каждое слово.

Делаю глубокий вдох, отгоняю слепую материнскую истерику и включаю здравый смысл. Я же читала о гетерохромии вчера. Кажется, это наследственное. Но я не помню, чтобы у кого-то из моих родных было нечто подобное. Ни мама никогда не упоминала, ни бабушка. Главная наша генетическая особенность – это огненно-рыжие волосы.

Опускаю голову, заглядываю в глаза рыжика, изучаю яркие радужки. И уголки губ сами вверх ползут. Артем успокаивается вместе со мной. Цвета кажутся еще сказочнее, а взгляд – фантастическим.