Двоеженец

– Ты хороший, ты не убил меня, – она смеялась удивительно легко и чудно, и этот по-детски наивный и простодушный смех заставлял меня глядеть на нее как на очень странную женщину, в то время как само ее обнаженное тело, ее груди с набухшими сосками и раскинутые ноги с курчавым треугольником снова звали в себя.

– Почему ты убила его?!

– А ты зануда, – она резко встала с дивана и, слегка покачиваясь, отошла от меня, а потом присела и стала мочиться прямо над покойником.

Сначала убила, а после надругалась! Впрочем, это надругательство только для живых, для убитого мужа оно уже ничего не значит. Я пытался успокоиться и никак не мог.

Выходит, что я совокуплялся с чудовищем и испытал от этого наслаждение, и, следовательно, я сам же и есть чудовище, или могу быть чудовищем.

– Теперь твоя очередь, – усмехнулась она, направив на меня дуло пистолета.

– Александра Станиславовна, не сходите с ума! – выкрикнул я, не подымаясь с дивана и прикрываясь одеялом.

– Он издевался надо мной и вполне заслужил это, – прошептала она, слегка склонив голову, но продолжая сжимать в руке пистолет.

– Но не таким же способом! И потом, не проще ли было развестись?!

– Нет! Он обещал меня убить, если я разведусь, – неожиданно она заплакала и отбросила от себя пистолет, опускаясь перед трупом на колени. Однако это длилось недолго. Спустя минуту она опять направила на меня пистолет, но я в ответ замотал головой.

– Какая же ты сволочь, Горев, – прошептала она, утирая слезы ладонью.

– Какой есть, – прошептал я, потом решительно встал и стал одеваться.

– Ну, вот, теперь мы сообщники, на рукоятке твои отпечатки, – она заулыбалась, а я поймал себя на мысли, что она просто сумасшедшая, ну, просто не может разумный человек просто так убивать и насиловать другого, ибо это выходит за рамки нашего существования, все это в одинаковой степени аморально и ирреально.

– Ты что плачешь, глупыш, – она погладила меня по голове.

– К черту, – сказал я и оттолкнул ее от себя, и, швырнув пистолет к ее ногам, быстрым шагом выбежал из квартиры.

– Стой, – крикнула она, выбегая голой за мной в подъезд, и тут же выстрелила мне в ногу.

Боль обожгла лодыжку, и я упал. Она опустилась рядом со мной и обняла, истерически плача. Все расплывалось, как в тумане. Лица людей, склоняющихся над нами, мои коллеги в белых халатах, увозящие меня в больницу, и она, завернутая в одеяло и тоже увозимая в психушку.

Много месяцев я пролежал в больнице. Ко мне наведывался очень часто Эдик Хаскин, который лечил не только Штунцера, но и Александру Станиславовну.

– Слушай, тебе на этих психов везет, как утопленнику, – улыбнулся он.

– Нет, это просто власть пустоты, – грустно прошептал я, нисколько не реагируя на его шутки.

– А, может, все твои истории – это не болезнь, а правда, – сказал Эдик и задумался.

14. Студенты, водка, гитара, луна и Матильда

Глухая ночь. Я вообще перестаю соображать и забываю, где я нахожусь. Ветер-мастодонт кружится в сладком упоении над засыпающим городом. Я гляжу в окно и вижу море огней, еще где-то далеко в темном пространстве я вижу какого-то странного, наполовину раздетого человека, всего увешанного елочными гирляндами и даже горящими фонариками и танцующего в обнимку со стулом какой-то невообразимый танец под собственное мурлыканье. Человек этот почему-то одновременно похож и на Штунцера, и на Александру Станиславовну, причем у него выделяются из лифчика большие груди, а из штанов, наоборот, что-то, уж больно напоминающее мужские достоинства. Потом это видение как-то быстро удаляется из глаз и полностью исчезает. Я трогаю на себе одежду и понемногу успокаиваюсь.

– Горев, – окликает меня под балконом маленький Ираклий, и я киваю ему головой. Он быстро поднимается ко мне на шестой этаж, а я с ходу беру Ираклия за ухо и увожу за собой на балкон.

– Больно, – пищит маленький Ираклий, и я его опускаю, и медленно закуриваю толстую сигару, с жестокой улыбкой глядя на город.

– Жизнь уже прожита, Ираклий, – говорю я, – думать о жизни бессмысленно!

Я не знаю, зачем я говорю ему это, но мне хочется, чтобы он знал, как мне плохо.

– А у меня несоответствие! – говорит взволнованно Ираклий.

– Какое еще такое несоответствие?!

– Да, Машка пришла на день рождения и двух подруг с собой привела, а я-то один! Херцог с Ивановым калымить в ночь ушли! Вагон с баклажанами разгружать!

– Ну и радуйся, что у тебя сразу три женщины на дне рождения будут!

– Ну, это не совсем прилично, и потом – куда мне их девать, а так хоть ты как-то развлечешь, ну, на гитаре для них чего-нибудь сыграешь! Ну, выручай, а то, ей Богу, не знаю, что делать!

– Да, болею я! Нога еще не совсем зажила! – вздохнул я. Идти к Ираклию в общежитие мне не хотелось, да и чувствовал я себя уже несколько старым и измученным за последнее время.

– Ну, хочешь, я перед тобой на колени встану, – и Ираклий попытался встать передо мной на колени.