Двое в темноте (СИ)

Я и правда понимала… это чувство отчаянья и беспомощности... Но что тут скажешь? Что можно сказать ещё на эту исповедь? Это боль, льющаяся через край, выплёскивающаяся из него потоком была такой знакомой мне... Тьма, что заполняла его сердце и разъедала душу, как кислота. Не знаю, станет ли ему легче оттого, что он выльет это здесь в ночной тиши при свете яркой энергосберегающей лампочки. Мне бы хотелось… он столько пережил, даже я, наверное, не так мучилась, как он… да, я заперла непрожитое горе, оно ломало меня тихо и изнутри, колотясь об решётку моих страхов. Здоровье, крепкое от природы, стало подтачиваться: сначала желудок, потом кишечник, гастрит, язва, потом гинекология, сердце, зубы, суставы, и финальное - опухоль. Доброкачественная, к счастью. Родители не знали, да никто не знал, сейчас я все больше понимала, что это и были эти мои слезы, эта боль и страдания, что я не прожила. Пройдёт пара месяцев и от моих болячек мало что останется, это чистая психосоматика. Тело кричало мне, чтобы я услышала его, и наконец, сделала то, что надо – спустилась в подвал своей души, встретившись со своими демонами нос к носу. Но Мэтт, он… он разливал своё горе на всех, кто был рядом, уничтожая этим и себя. Кому из нас было легче? Определённо мне. Но думаю, все что случилось в его жизни, было не случайно, это были его ступени. Нет, даже не так… это были его огонь, вода и медные трубы, чтобы закалить его и сделать тем, кем он является сейчас. Самим собой. И то же можно сказать и обо мне, если бы не все те ужасы, что я пережила, я никогда не была бы той, что сейчас сидит тут. Стоило мне пропустить всего одно событие, и все могло случится совсем не так.

- Иногда бездействие может быть лучше любого действия…

- Угу… - задумчиво промычал Мэтт. Дальше мы молчали, он продолжал что-то посыпать, помешивать и смешивать, наполняя кухню какими-то божественными ароматами, я наблюдала за ним. Это было так увлекательно на самом деле, благо Мэтт был так занят, что не видел моего заинтересованного взгляда. Вот он осторожно, но быстро сливает воду с макарон, ловко туда бросает кусочек масла, перемешивает, потом, высунув кончик языка, бережно раскладывает в разнокалиберные тарелки, найденные на просторах бесконечных полок и выжившие после моего нападения на посуду. Также сосредоточенно наливает соус и, наконец, ставит перед нами на стол тарелки. Ели молча. Вкуснятина была обалденная, и я, забыв про все, уплетала макароны, обжигаясь, открывая рот, чтобы остудить пожар во рту, и подпрыгивая на стуле.

- Тебе удобно? – Тихий смешок Мэтта заставил меня замереть с макарониной во рту и испуганно глянуть на него.

- Ты о чём?

- О том как ты сидишь?

Я оглядела себя. А что такого? Ну да, я поджимаю под себя одну ногу, и так сижу. Удобно же.

- Вполне. А ты чего в тарелке ковыряешься? Вкусно же… ты прям шеф-повар.

- Всегда мечтал им стать. – Парень напротив меня разглядывал свою тарелку так, словно в ней лежали как минимум жуки, к тому же живые и шевелящиеся. Я содрогнулась.

- Правда? – Я прервалась. – По-моему, у тебя все шансы, я себе язык откушу сейчас, так вкусно.

- Ага, спасибо, - грусть и тоска на его лице продолжались, царапая своим видом мою душу.

- О чём ты думаешь? Или лучше воспользоваться твоим советом «не лезь»?

Эхом улыбнувшись на мою улыбку, Мэтт продолжил гонять макаронины по тарелки. Что ж… тяжело, хочется залезть ему в душу, но, наверное, надо дать ему время, а его мыслям созреть. Сама не люблю такого же... Макароны кончались в моем голодном запале, и я с грустью отмечала, что есть хочется всё равно.

- Я всё думаю… правильно ли мы поступаем…

Я замерла, поднимая на него глаза. О чём это он?.. он что жалеет об этом дне?.. кольнуло болью в районе сердца, я отмахнулась от этой боли. Сердце, ты само начало привязываться к нему, тебе и мучится.

- Я всегда считал, что яркие эмоции надо проживать одному, как и мысли. Всё продумывать в одиночестве. Потому что мы так не чувствуем всю глубину, когда просто сразу делимся с другими, тем, что внутри. Нет осознанности. – Мэтт поднял на меня серьёзные глаза в ореоле чёрного опахала ресниц. Я все ещё мало понимала, о чём он говорит, пытаясь затолкать свою неведомо откуда взявшуюся симпатию к Мэтту в самый дальний угол души. – Мне кажется, когда мы сами проживаем эмоции, без других, мы задаём себе самые нужные вопросы, свои. И тогда получаем свои ответы, а когда так… то вопросы смешиваются и… ответы тоже.

- По-моему достаточно мы пострадали и подумали в одиночестве, да и потом время ещё будет. Это только начало. И, кстати, вдвоём мы тоже неплохо с этим справлялись.