Движение солнца (ЛП)

принадлежности к клубу вырезают с его кожи. А также я не хочу, чтобы он был

похоронен рядом с его братом. И сожгите его гребаный жилет.

Лэн коротко кивнул, а Исаак вышел из помещения церкви и направился обратно к

постели Лилли. Он больше не оставит ее. Ни за что.

~oOo~

Дни пролетали, а Лилли все не приходила в себя. Он не отходил от нее дальше, чем

до приемного покоя, который находился в конце коридора. Его братья приносили ему еду,

но большую ее часть он оставлял нетронутой. Медсестры — большая группа медсестер —

заставляли его иногда пить и время от времени есть, но он не чувствовал вкуса еды.

Дважды МК собирался на краткую встречу в приемном покое, и ежедневно Шоу

приходил к нему, чтобы посвятить в происходящее. Виктор и Лэн позаботились о

Уайетте. Оружие с Талсы было доставлено. МК повысило трех хэнгэраундов до

должности проспектов. У них никогда прежде еще не было три проспекта одновременно

— у них редко было даже больше, чем один — но проспекту можно было поручить

выполнение таких вещей, которых они не могли поручить хэнгараунду, откровенно

говоря, им была нужна рабочая сила. Они были небольшим клубом, и им предстояло

столкнуться с сильным врагом.

Мак Эванс, на данный момент, перешел на сторону «хозяев поля» и вслед за этим

получил резкий телефонный звонок от одного из помощников Эллиса, но Мак на этот раз

сразу же позвонил Шоу. На следующий день детей Уилла Келлера преследовали от дома

до остановки школьного автобуса на джипе с тонированными стеклами, который никто не

мог узнать. Уилл твердо стоял на своем, и МК оплатил поездку для его жены и детей во

Флориду к родителям его жены. Ситуация набирала зловещий оборот.

169

А Исаак едва находил место в голове, чтобы хоть на мгновение задумываться об

этом. Шоу посвящал его в происходящее, и Исаак просто кивал. Шоу предполагал новые

варианты действий, Исаак просто кивал. Он наблюдал за тем, как поднимается и

опускается грудная клетка Лилли, и просто кивал. Затем Шоу стискивал его плечо и

покидал его.

Они перевели ее из палаты интенсивной терапии, как только ее состояние

нормализовалось. Почти на протяжении трех дней они находились в отдельно палате, и

работники больницы принесли ему раскладное кресло. Он не стал заморачиваться и

пользоваться им. Он сидел как можно ближе к ней и ждал, желая, чтобы она очнулась.

Когда он спал, то всего-навсего дремал с краю ее кровати, не выпуская ее руку.

Первый день или несколько дней доктор Инглетон останавливалась, чтобы

поговорить с ним после того, как она осматривала Лилли. Она объясняла ему, что она

видела, что это значило, говорила о том, какие прогнозы были, по ее мнению. Но

последние пару дней она только лишь мрачно улыбалась и покидала палату, как будто

было нечего больше сказать.

А сказать было, на самом деле, нечего. Никаких изменений. Она просто не

приходила в себя.

Он занимал свой разум и не падал духом благодаря тому, что представлял свое

будущее вместе с ней. Он собирался жениться на ней, сделать так, чтобы она набила его

татуировку, привести ее в свой дом. Он представлял, как приходит домой к ней, как они

обнимаются и читают книги, или же смотрят фильмы. Как он относит ее к себе в кровать,

к ним в кровать, как он оставляет в ней свое семя, чтобы она носила его ребенка. Он был

занят мыслями о том, как она сидит на высоком стуле в его мастерской и наблюдает за

тем, как он придает форму куску дерева и вырезает. Он погружался в мечты о том, как он

путешествует с ней на старом жилом автофургоне, который ей так пришелся по душе,

наблюдает за тем, как она бросает гневные взгляды на людей, которые стараются занизить

стоимость его деревянной вазы. Он старался занимать свои мысли мечтами, как она

держит их ребенка в своих руках.

Это была единственная жизнь, которую он желал. И для этого нужно было, чтобы

она пришла в себя, чтобы он мог воплотить это в реальность.

Поздно вечером, на четвертый день, незадолго до того, как он начал бы отсчет

начала пятого дня, рука Лилли дернулась в его ладони. Он пребывал в дреме на границе

между сознанием и сном, и резко встрепенулся, приходя в сознание, когда это произошло.

Потом он стал сомневаться, что это произошло на самом деле. Он присел на стуле и стал

ждать, когда она сделает это еще раз. На протяжении долгих напряженных мгновений, за

которые он старался охватить взглядом все ее тело, чтобы он не смог упустить ни единого

изменения, он ожидал каких-либо изменений.

И затем она сделала глубокий вдох.

— Лилли?

Она была неподвижна.

Господи Иисусе, Спорти. Очнись. Очнись, очнись.

Глава 21

Лилли казалось, что она прибывала в сознании некоторое время, потому что ни один

из звуков, что она слышала, не казался ей знакомым. Она знала, что находилась в