Движение. Место второе

* * *

За прошедшие семь лет вопросы не изменились, а на месте ответов по-прежнему зияла пустота. Я сидел, уставившись на грязные тарелки в мойке, и пытался представить себе будущее, в котором я достигну спокойствия и буду снова жить в окружающем мире. Единственное, что всплывало в памяти, была семья Инголлз из «Маленького домика в прериях», а также семейство Муми-троллей. У меня не было отправной точки для собственный фантазий. Возможно, в том числе и из-за этого у меня не хватало чувства причастности, и я не видел себя самого в качестве части более значительного движения, потока, своей жизни.

Своей жизни.

Самые банальные озарения часто являются самыми важными. Например, мысль о том, что у человека только одна жизнь, единственная, и что нужно ею дорожить. Само собой разумеется, конечно, но одно дело знать что-то теоретически, а другое дело – проникнуться этой всеобъемлющей истиной.

Моя жизнь.

Когда я сидел и смотрел на грязную посуду, на меня как будто что-то накатило. Я осознал, что у меня есть жизнь, ее отделенные друг от друга дни – звенья в цепочке, которая тянется позади меня и впереди меня. Я был на пути куда-то, и эта банальная мысль улучшала мне настроение.

Вот сейчас, например, я должен был достать себе телевизор. Я натянул одежду, вышел из ворот и записал номер с листка бумаги, на котором было написано: «Продается маленький телевизор. Работает хорошо. 500 крон». Объявление было написано печатными буквами, такими прямыми и ровными, что можно было подумать, будто текст печатали на машинке. Во второй половине дня мне нужно было позвонить, и я решил принять душ, прежде чем встретиться с этим днем и городом.

Когда я пересекал двор, небо казалось светло-голубой крышкой, надетой на крыши. Солнце освещало два верхних этажа четырехэтажных домов, и из-за этого окна давали блики, будто передавали знаки благословения божьего или сигналы SOS от пострадавших в кораблекрушении.

Я подумал о семье Инголлз, о том, что большую часть действия, которое я помнил, составляли сцены за ужином, когда персонажи сидели за столом и передавали друг другу какие-то предметы. Мысли текли вяло и медленно и вдруг застыли, как только я открыл дверь в прачечную и вошел в помещение, пропахшее стиральным порошком.

Бежать!

Как зверь, который предчувствует опасность, я инстинктивно присел на корточки, чтобы уменьшить площадь удара. Сделал несколько вдохов не двигаясь. Ничего не происходило, и я осторожно выпрямился. Все выглядело привычно, но чувство угрозы меня не покидало. Я не знаю, подходило ли здесь слово «угроза». Скорее это было то же, что и тогда, когда я стоял у окна в Блакеберге и опирался на теплый подоконник с мраморным узором, – ощущение, что сейчас кто-то появится. Точно так же, но только ощущение было сильнее, и разница была в том, что этот кто-то или это что-то задумали зло. «Зло» также неподходящее слово. Перед лицом некоторый событий язык пасует.

С осторожностью я прошел через прачечную и приблизился к душевой. То, что в приятный утренний час составляло мою жизнь в ее широком смысле, свелось к тому, что было заключено в пределах моего тела. Комку нервов и колотящемуся сердцу.

Угроза не ослабла, когда я открыл дверь в душевую. Наоборот. Я протянул руку, чтобы включить свет, и лампочка в потолке мигнула два раза, прежде чем погаснуть. Я тяжело задышал и захлопнул дверь, медленно попятился от нее.

Трещина.

Мигающая лампочка впечатала мне в сетчатку картинку. Что-то протискивалось через трещину в потолке, прямо над ванной. Так как я только что писал историю про ребенка в лесу, ассоциация была предопределена: это нечто было похоже на то, что показалось из носа у ребенка. Но намного, намного больше по размеру.

Я стоял, прислонившись спиной к входной двери, и пытался трансформировать картинку в какую-нибудь другую, но увиденное оставалось тем же: вязкая черная масса с неопровержимыми признаками жизни, которая пробивалась сквозь трещину в штукатурке.

Я открыл дверь и вышел на воздух. Перед глазами у меня плясали мерцающие точки. Я потер лицо, и моя правая ладонь окрасилась кровью. У меня началось носовое кровотечение. Только сейчас я понял: то, что я называл «давлением», внутри прачечной действовало сильнее, чем где-либо.

* * *

Не помню, как вышел со двора на улицу. Я где-то бросил свое полотенце и нижнее белье, потому что их не было у меня в руках, когда я оказался прямо у витрины «Декоримы».

Я не знал куда идти. На меня косились прохожие, и только тогда я понял: вкус ржавчины у меня во рту означает, что носовое кровотечение еще не остановилось. У моих ног образовалась лужица, и от вида утекающей через трещину в брусчатке крови меня передернуло. В кармане я нашел старый чек, размял его, чтобы стал мягким, и сделал из него две затычки, которые затолкал в ноздри. Плюнул себе в руку и более или менее начисто вытер лицо вокруг рта. И после этого пошел.