Движение к цели

Она даёт мне целый мешок деликатесов и я еду домой. Мама уже даже не удивляется. Привыкла, что я постоянно что-то приношу. Да я и сам привык. К хорошему привыкаешь быстро и становишься изнеженным, зависимым от комфорта и деликатного вкуса. А это неправильно. Совсем неправильно. Возможно все мы слишком быстро привыкли употреблять сладкую рафинированную еду, позабыв, что необходимое важнее излишнего. Это я не про сейчас, это я про потом.

Я звоню Большаку и договариваюсь с ним о встрече. Кажется, разговоры с ним становятся важной частью моей новой жизни.

— Юрий Платонович, — говорю я делая глоток из чашки.

Кофе у него хороший, ароматный, такой, как надо, только вот я скучаю по настоящему эспрессо, густому, маленькому, на пол напёрсточка, с плотной пенкой. Здесь его не существует, по крайней мере, я не встречал, а эмигрировать в Италию пусть даже ради самого лучшего эспрессо в мире, я не готов.

— Юрий Платонович, я Любовь Петровне сказал сегодня и теперь вам говорю то же самое. Возить посылки в колхоз я могу без проблем. Так что можете на меня рассчитывать.

— Хорошо. И спасибо. Это очень даже кстати. Думаю, в этом качестве мы тебя будем продолжать эксплуатировать. Небезвозмездно, разумеется.

— О чём вы говорите, не надо за это никакого возмездия. Мне не сложно. А деньги, надеюсь и так появятся в скором будущем. Наши вон америкосов сделают девятого числа. Так что подзаработаю деньжат немножко. Заодно и вам докажу, что действительно кое-что знаю о будущем. Десять три будет. Запишите где-нибудь, только не говорите никому.

— Да верю, верю я. Вера доказательств не требует.

— Это истинная вера не требует, и то, как вы помните Фома желал убедиться. А я всё-таки хотел бы, чтобы вас червь сомнений не мучил.

— Не мучает он меня, не беспокойся. Мне вот другое покоя не даёт.

— Что же?

— Отсутствие плана, — говорит он, сдвинув брови. — Вот что. Я тут подумал…

— А можно, пока мы не углубились в дебри теоретических рассуждений, я вам просьбу одну выскажу.

— Ну, давай, — кивает он.

— Мне бы костюм импортный хотелось приобрести.

— Костюм?

— Ну, да, — подтверждаю я. — Обычный, мужской элегантный костюм.

— Да не вопрос. Завтра подойдёшь в универмаг и выберешь, я договорюсь. И сорочки можно, и галстуки. Но если тебе нужна действительно шикарная вещь, я дам тебе телефон портного. Борис Лазаревич. Шьёт просто изумительно и прямо по твоей фигуре.

— Так, наверное, тканей не найдёшь хороших.

— Найдём, — говорит он уверенно. — У нас тут всё имеется, не переживай.

— Тогда за это и выпьем, — поднимаю я свою чашку кофе.

Покончив с ужином, мы переходим в гостиную.

— Итак, многоуважаемый Юрий Платонович, чего же вы хотите? Чтобы не было богатых или чтобы не было бедных?

— В идеале? — спрашивает он морща лоб.

— Давайте, в идеале.

— Хочу великую державу, прошу прощения за патетику, и свободы хочу. Ну, и деньги хочу сделать. Капитал сколотить.

— Да вы прямо Маркс, Карл, — усмехаюсь я. — Только, интересно, зачем вам эти свободы? С конкуренцией вы что делать будете? Сейчас вы продаёте всё, что производите, а в условиях конкуренции не будете знать, куда что деть. Единственный плюс в том, что за это не посадят и к стенке не поставят.

— Но подожди, Егор, давай исходить из того, что полностью изменить движение истории нельзя. Так?

— Так, — киваю я. — Наверное.

— Ну давай тогда его возглавим. Напомни, так называемые олигархи, оказывали существенное влияние на руководство страны?

Платоныч выглядит взволнованно, словно прямо сейчас принимает главное решение в своей жизни.

— Существенное, да, — подтверждаю я. — Там, конечно, не так всё просто было, взаимное прорастание, спайка и прочее, и прочее.

— Ладно-ладно, погоди, — грозит он пальцем. — А мог, скажем, тот же Березовский, о котором ты мне рассказывал, направить Ельцина по другому руслу?

— Мог. Но дело было же не только в олигархах, колоссальное влияние извне было. Цэрэушники по Кремлю, как по Лэнгли ходили. Вернее, ещё только будут ходить. Про Бакатина я вам рассказывал, да? А он, между прочим, уже здесь, где-то недалеко от нас с вами находится прямо сейчас, если не путаю.

— А пресса, — гнёт своё Большак, — не окажись в их руках, могла бы выполнять другие задачи?

— Я смотрю вы основательно прониклись моими речами, Юрий Платонович. Надо бы тогда и Ленина проштудировать, уроки французской революции. Телефон, телеграф и первый канал.

— Да, Егор Андреевич, проникся. Признаюсь, спать не могу. Голова взрывается. И знаете почему?

— Скажите.

— Потому что я чувствую возможности. Возможности! Для страны и для нас с вами. Невероятные, чудовищно невероятные возможности!

Я некоторое время ничего не говорю и внимательно смотрю на Большака. Его просто разрывает осознание того, к чему он прикасается. К мировой истории. И к огромной денежной массе.

— Хочу кое-что уточнить, — говорю я.

Он молча кивает.

— Что вас больше заводит, возможность превзойти по богатству Абрамовича или желание стать спасителем империи?

— И то, и другое, — отвечает он, не задумываясь. — Я уже размышлял над этим. И то, и другое!

— Вы власти жаждете? — хмурюсь я.