Читаем Движение без остановок полностью

— Алтарь надо освещать кровью, — совершенно спокойно говорит Ленка и разрезает себе ладонь. Красные ритуальные капли падают в молоко, не смешиваясь. — Во славу Роду!

— Девочки, может быть, всё-таки закроем наконец окно? — говорит Сонька. — Я простужаюсь, а тем более если мне теперь на полу спать…

Она делает шаг к окну, но Ленка прыгает ей наперерез.

— Не смей! Ты как будто не видишь: это же выход! Ещё не время, мы ждём!

Лёгкий смерч скандала, давно зревшего в нашей комнате, начал наконец закручивать воздух, и тут Кара прыгает на шкаф и громко говорит множество своих слов.

— Пхравителхво! Хвозняк! Хамозванцы! Вхразнох! Дхружно!

— Да когда же всё это кончится! — восклицает Сонька, и впервые в её голосе раздражение. — Это дурдом какой-то! Как надоело!

Она резко выходит, а Кара качается и продолжает кричать:

— Кхлыника! Кхлыника! Кхлыника!

— Ура! Научилась!

Мы радуемся и прыгаем. И вдруг затихаем.

Мы затихаем, и ощущение конца настигает нас — через алую пьянь дрянной настойки, через взрыв скандала и праздника. Мы молчим и чувствуем, как истекает время этого места, нашего съёмного дома, коммуны, клиники, храма языческого беспредела.

— А может её Сара на самом деле зовут? — говорит Ленка. — Она же «с» не выговаривает.

— Нет, — отвечаю. — Сорокин сказал, что Кара на тюркских языках значит чёрный.

Кара, Кара Зе Блэк, беспечный вестник судьбы, именно в этот миг, когда тоска охватила наши пьяные головы, подошло твоё время.

Она планирует над комнатой, делает пару шагов до Толькиных картин, приставленных в углу, и, оглядывая их одним глазом, выклёвывает из пластилина сушки, которыми Толька украсил последнее полотно. Сильным клювом Кара бьёт сушки об пол и глотает кусочки. И — как в кино — в этот же момент раскрывается дверь и является наш загулявший Толька.

Я думала, он начнёт орать из-за картины. Но он начал орать другое.

— Узнаю тебя, Сульфат Мелюков! — Топая, Толька прыгнул в комнату. Кара крякнула и оказалась на шкафу. — Какими судьбами, мой ангел?

— Ты о ком?

— Сульфат, миленький, вылезай. — Толька рыскал под роялем. — А, я знаю, ты превратился сам в свою птицу, старый ты фокусник и алкаш! Я-то думал, ты давно где-то сдох, а ты вот как — феникс из пепла!

— Ты о ком, Толька!

— О Мелюкове, Сейфуль Ибрагимовиче. Вы разве не помните — он сидел на Арбате у зоомагазина со своей ручной сворой, вороной и обезьяной, они зарабатывали ему на хлеб и на водку, а он был рад и травил байки про Тамерлана.

Мы оцепенели. Мы узнали, мы хорошо помнили странного пропойцу, засевшего одно время на Арбате. Обезьяна плясала, а ворона тянула билетики счастья. С ними можно было сделать фото. Потом он пропал. Арбат изменился. Оттуда исчезли уличные музыканты, хиппи, стало много дорогой еды и псевдосоветских реликвий. Мы перестали ходить на Арбат.

Но вот я вижу её на нашем шкафу, и ты ли это, Кара, таращила на Арбате недобрый свой глаз на прохожих?

— А она говорить умеет, — сообщила Ленка, и Толька так и взвился с остаповским блеском в глазах.

— Да это золотая жила! Как же вы смеете держать открытыми окна? Ведь это клад, Клондайк, а вы готовы спустить золото вместе с песком.

— Кара по-тюркски — чёрный, — всё ещё соображаю я. — Неужели та самая… Толик, а может, вернуть? На что он жить будет?

— Ты умопомрачительно бестолкова, Мелкая! Мелюкова больше нет, и глупо надеяться на встречу. Завтра на Арбат пойдём мы, и мы будем знать судьбу каждого, кто положит нам с тобою полтинник.

Он полез закрывать окно.

— Это будет не просто Кара, это Кара Зе Блэк, вещая птица, потомок воронов Тауэра! — вдохновенный бред овладел Толькой. — Я сам, рискуя жизнью, лазил в гнездо, чтобы выкрасть яйцо и воспитать эту пташку! Она же с моих рук мясо ела!

Чтобы открыть-закрыть окно в нашей комнате, надо сделать много движений, в первую очередь, убрать всё с широкого подоконника, а потом подвинуть рояль, который мешает створкам. И вот он делал всё это, а до меня постепенно доходило. И, дойдя, стало мыслью и криком:

— Не дам! — Толька даже не обернулся. — Я не дам тебе это сделать! Она прилетела ко мне, она искала дружбы, а ты снова хочешь её продавать!

— Мелкая, я знал, что ты умопомрачительно сентиментально, но не до такой же степени.

Я прыгала и хватала его за руки.

— Прекрати! Оно специально открыто. Это выход для Кары. Рома сказал, что ей нельзя тут оставаться. Это её последний день здесь.

— Ромыч не будет против, если мы с ним поделимся, — он сбрасывал меня с рук, как воду.

— Тебе что, денег не хватает?

— Мне интереса в жизни не хватает.

— Да какой ты шут! Мот! Я не дам тебе мучить Кару.

Мы таскали друг друга вперёд-назад, от окна к окну, а Кара всё видела, всё понимала, а после прыгнула со шкафа на подоконник. Толька замер.

— Не дыши, Мелкая, — он заслонил меня от Кары широкой спиной.

— Лети, лети, Карочка, — прыгала я из-за его плеча. — Лети, девочка! Нечего тебе больше тут…

— Молчи, Мелкая…

Толька делал медленные шаги, но Кара была к нему равнодушна. Она рассеянно клюнула «Жизнь животных», потом глянула на Тольку и вдруг, резко наклоняясь, будто выпадая вперёд, крикнула ему в лицо:

Перейти на страницу:

Похожие книги