Двести третий день зимы

– Чтобы им ничего не досталось. – Кеша подержал ладонь еще немного и распрямился. – Никаких наших наработок, никаких выводов и исследований. К черту все. Сожгу, что под руку попадется. Пусть забирают кабинет, пусть хоть поселятся там. И там же сгниют.

Он помолчал, смотря через комнату в окно, где рассветная серость начинала обретать очертания утра. Нюта разглядывала Кешу снизу вверх. Он оброс щетиной, несвежий воротник рубашки висел на тонкой шее, подбородок был испещрен следами от угрей. Трогательный и слабый Кеша. Упрямый и избитый Кеша. Слезы подступили к горлу, Нюта сглотнула их.

– Ну, бывай, – сказал Кеша и пошел в прихожую.

Нюта не встала его провожать. Она сидела, немного покачиваясь, и ждала, когда хлопнет дверь. Слезы хлынули сразу после хлопка. Нюта прижалась лицом к обивке кресла. Рыдания были отдельны от нее. Просто реакция тела на шок. Просто соленая вода из глаз, чтобы их перестало резать. Просто пауза, в которую можно немного поразмышлять. Не о Радионове и морозильной камере – их следовало оставить за скобками. О спасении. Своем. А может, и Радионова, если действовать быстро. Если очень повезет. Если Славик ответит ей сразу же. Если в месяцы, проведенные в разлуке, он не только пил холодное пиво на балконе, а в самом деле думал о том, как вытащить ее. Если. Если. Если. Теперь она готова хвататься за любой вариант. Вот теперь – да.

Не прекращая плакать, Нюта поднялась, дошла до гардеробной. Всхлипывая, нащупала телефон, разблокировала его, проморгалась, чтобы прочитать сообщение от Славика.

«У тебя получилось достать подтверждения своей работы с ними?» – спрашивал он, отставив в сторону все сочувствия и сожаления.

«Нет, – набрала Нюта. – Все слишком быстро случилось. Радионов, луковицы, арест. Никаких подтверждений нет. А они обязательны?»

«Да. Гуманитарную визу дадут, если ты докажешь свою связь с „Оттепелью“. Это единственный шанс, Нюта. Ты понимаешь?»

Нюта утерла лицо рукавом, подышала, чтобы успокоиться.

«Слав, мне пиздец как страшно», – призналась она.

«Соберись. – Кажется, Славик не был настроен утешать ее. – Мне нужна инфа от твоих приятелей. Любая, но достаточная, чтобы здесь поверили, что ты не просто сочувствующая. Что ты с ними».

Нюта уткнулась лбом в коврик, привезенный с юга. Они ездили туда со Славиком в конце лета, когда Нюта окончила третий курс. Пили сладкое винище, плавали в шторм и покупали перезрелый инжир в одной-единственной лавочке у толстого мужичка. В последний день отдыха мужичок предложил им коврик. На память. И они купили.

«Есть другой вариант, – написал Славик, пока она размышляла. – Взять с собой эту твою подружку. Вместе вам точно светит политическое убежище. С нее информация, с тебя контакт. Получится?»

«Не думаю, – быстро набрала Нюта. – Она не согласится».

«А ты уговори. – Славик начал отвечать быстрее, чем она успевала читать. – Вас там прихлопнут, как тараканов, Нют. Нельзя оставаться. Совсем нельзя».

«Я знаю, Слав. Я попробую».

Она отложила телефон. От разговора остался мерзкий привкус на языке. Будто лизнула прогорклое масло. Но раздумывать было некогда. Стоило замереть в одной позе, как голову заполнял холодный туман, из которого проступали застывшие черты посмертной маски Радионова. Нюта схватила рабочий телефон и набрала Таю.

– Да, – ответила та голосом человека, который не спал всю ночь. – Новости видела, не пересказывай. Соболезную насчет руководителя…

– Ты можешь ко мне приехать? Прямо сейчас.

– Настолько срочно?

– Да.

– Значит, приеду. Минут через пятнадцать буду, – сказала Тая и отключилась.

Пятнадцать минут Нюта провела, умываясь ледяной водой. Скулы свело, зубы разболелись. Зато перестали пылать глаза и кожа. И горло теперь сводило от холода, а не от страха. Тая постучала в дверь, когда Нюта утиралась жестким полотенцем. Из зеркала на нее смотрела опухшая тетка с красными пятнами на щеках. Нюта бросила в отражение полотенце и пошла открывать.

– Ты как? – с порога спросила Тая.

Нюта всхлипнула. И тут же оказалась в объятиях. Тая прижала ее к себе всем телом. Холодная с улицы, она остудила пылающую горем Нюту, успокоила бешено несущееся сердце.

– Мне так жаль, – шептала она Нюте в волосы. – Мне невероятно жаль. Прости, что мы тебя втянули. Радионов сам хотел нам помочь, а тебя никто не спросил. Прости, прости, это гадко. Так нельзя было.

Нюта вдохнула ее утренний запах: улица, снег, табак и тонкая нотка чего-то цветочного. Еще не весна, но обещание весны. Надежда на то, что весна возможна.

– Мы можем уехать, – выпалила она. – Ты и я. Из страны.

– Перестань. – Тая прижала ее еще крепче. – Границы закрыты. Никто нас нигде не ждет. Мы сами по себе.

– Нет, ты не понимаешь. – Нюта отстранилась. – Мой друг, он уехал в начале зимовья, но мы с ним общаемся. Он может нас вытащить, если мы докажем, что связаны с оппозицией. Нам дадут гуманитарную визу…

Тая прищурилась.

– А вот насчет друга давай подробнее. Только дверь закрой.

Пока Нюта копалась с замком и цепочкой, Тая размотала шарф, сняла куртку и осталась в клетчатой пижаме.