Двести третий день зимы

Потом зевнул и тут же отключился. Словно тумблером щелкнули. Нюта натянула на его плечи плед и вышла из комнаты. В коридоре горел свет, от него по комнатам расползалась полутьма. Хотелось помыться, влезть в пижаму и уснуть. Но вода в кране была только холодная, а внутри у Нюты разливалась холодная же тревога.

Она сменила промокшие носки на сухие и забралась в кресло напротив двери, ведущей в комнату Славика. Оттуда раздавался мерный храп Радионова. В любой другой ситуации это было бы даже трогательно. Пьяный начальник дрыхнет в спальне ее дружочка, да еще и храпит, будто в плацкарте едет. Повод в ближайшие полгода разрешать любой рабочий спор напоминанием об этих руладах.

Правда, в другой ситуации рядом с Нютой сейчас ворчал бы Славик. Говорил бы, что это все неуместно, что он хочет спать в своей кровати, что они не успели поменять белье, а у Радионова нет зубной щетки, и придется утром искать нераспечатанную дома или бежать в магазин, да и кто вообще так напивается, надо иметь совесть. К утру же Славик подобрел бы и приготовил для всех блинчики.

Без блинчиков и Славика вся эта история выглядела тревожно. И Нюта отдавалась своей тревоге, хотя следовало гнать ее подальше. Но как? Если к дому они приехали в машине холодовиков. И Радионова в ее квартиру затаскивал холодовик. Его фигура в дверном проеме комнаты Славика отпечаталась на веках Нюты. Теперь она смотрела в храпящую темноту, а видела светоотражающую куртку и белую балаклаву.

– Доброй ночи, – сказал холодовик, когда она закрывала за ним.

– Доброй ночи, – ответила за Нюту хорошая девочка, продолжавшая жить в ней.

Когда он затопал по ступенькам вниз, ей показалось, что глазок на соседской двери блеснул, будто от него бесшумно отошли в сторону. Раньше там жил милейшего вида дядечка с пятью кошками. Он уехал раньше Славика, а на прощание предложил им свое старое пуховое одеяло. Оно пахло кошками, и Нюта отказалась. Дядечка смутился, пожал ей руку и исчез. Недавно же в квартиру заселили кого-то нового. Наверное, по распределению, ценного сотрудника из другого региона. С такими Нюта предпочитала не пересекаться. «Хотя сама чем лучше?» – нудила она себе мерзким голоском, но не идти же с подарками на новоселье? Холодовик, спускающийся с лестничной площадки глубокой ночью, – отличный подарок. Больше и не надо.

Нюта завозилась в кресле. Можно дойти до кровати и хотя бы прилечь, но слабость разлилась по телу. Нюта себя знала – заснуть не получится, только чуть забыться. Если сильно испугаться, потом засидеться допоздна, да еще и не поесть нормально, то мозг разгонится в своих переживаниях так, что его не усыпить. Сиди теперь, слушай чужой храп и сверли взглядом стенку.

Переживать было из-за чего. Как минимум из-за бутылки коньяка, которую Радионов вылакал почти самостоятельно. Лысин все шире улыбался ему и щедро подливал в рюмки, но в свою – неизменно меньше. Нюта следила за движением его рук, словно завороженная. Чай она цедила по глоточку, и тот давно остыл. А беседа, напротив, накалялась.

– Я вам говорю, Федр Евгеньч, – теряя все больше букв в имени собеседника, настаивал Радионов. – Это невозможно! Би-о-ло-ги-чес-ки!

Лысин кивал, разглаживал усы.

– Ну своими же глазами, Глеб Павлович, своими глазами.

– Ну! – Радионов хлопнул ладонью по столу. – Не может быть, а есть. Ни при каких условиях. Там минус хреналион, да? – Он посмотрел на Нюту.

– Минус двадцать шесть, – подсказала она и перехватила абсолютно трезвый взгляд Лысина.

– Значит, невозможно? – спросил тот еще раз.

Нюта подобралась, сцепила пальцы вокруг холодной кружки – тепловая пушка не справлялась, и мороз с улицы все же проникал внутрь.

– Биологически это правда невозможно, – осторожно начала она. – Температуры сейчас не просто низкие, а тотально отрицательные. Ничто живое расти и цвести при них не может.

– И чем же вы тогда занимаетесь в своем институте? – мягко уточнил Лысин.

От этой мягкости Нюте захотелось выбежать в минус двадцать шесть и замерзнуть в ближайшем сугробе. Она покосилась на Радионова: тот задумчиво водил рюмкой по столу.

– Мы экспериментируем с селективными видами морозостойких растений, приучаем их к низким температурам. – И решила подчеркнуть: – Низким, но не отрицательным.

– Какие же они тогда морозостойкие? – мягкости в голосе Лысина поубавилось.

Радионов открыл было рот, чтобы ответить, но слов не нашел и застыл так, с приоткрытым. Нюта сглотнула вязкую слюну и попыталась улыбнуться, сглаживая остроту вопроса, но губы дрожали.

– Морозостойкость заключается в выживаемости корневища. Если растение многолетнее, при похолодании у него отмирает верхняя часть, а подземная сохраняется. Как бы впадает в спячку, понимаете? И когда наступает… – Нюта сбилась, подбирая замену запрещенному слову. – И когда температуры снова становятся высокими, корневище просыпается и начинает функционировать. Выпускает новые отростки, питает стебли и цветы.

Лысин потер переносицу, глянул на Радионова.

– Правильно говорит? Пятерку поставим? – И засмеялся.