Дверь в никуда

Энни знала, что ответила не правильно. Прошло несколько долгих минут, прежде чем Тибби вновь заговорила.

– Я в свое время тоже ничего не делала, – сказала она. – Не повторяй моих ошибок… Не повторяй…

Последние слова уже больше напоминали легкий выдох. Признание причинило ей боль и мать закрыла глаза обессилев. Энни потрясло это открытие, она сразу все поняла. Значит, и ее родители когда-то так же, как они с Мартином, потеряли друг друга! Возможно, дело тогда было в другом мужчине или в чем-то еще, но что бы там у них не случилось, родители остались вместе. Может быть ради нее и Филиппа. Тибби ушла в домашние заботы, занялась садом, а Джим взял на себя другую часть повседневных материальных забот. Энни почувствовала всю печаль такого существования, бесконечную и безмолвную, как пыль, покрывавшая теперь материнскую мебель.

«Не повторяй моих ошибок».

Но не бывает одинаковых ошибок. Они все разные, и это выясняется только потом, когда уже известные их последствия.

Энни поднесла к губам материнскую ладонь, чувствуя легкие кости под высохшей старческой кожей. Что-то в словах матери было верным, было в них и понимание, и сострадание, и поддержка.

– Ты нас понимаешь, – прошептала она, – я люблю тебя, мама!

Тибби улыбнулась, не открывая глаз. Ее голова утонула в подушках.

– Я знаю… – сказала она дочери.

Энни оставалась у нее, пока не убедилась, что мать уснула. Тогда она осторожно положила материнскую руку на покрывало и вышла на свет вечернего солнца. После полумрака комнаты его яркость ослепила женщину, и она некоторое время постояла на ступеньках, ожидая, пока привыкнут глаза, потом села в машину и поехала назад к Мартину и детям, ожидающим ее в уютном доме, казавшимся таким надежным укрытием от всех жизненных передряг.

А Тибби умерла этой же ночью незаметно, во сне.

Завещания она не оставила, кроме того, которое они с мужем оставили много лет назад в пользу своих детей. Не оставила она и никаких указаний о своих похоронах. Энни была уверена, что мать хотела бы быть похороненной на кладбище, но ничего не сказала, когда брат с отцом решились на кремацию.

– Это разумно, – энергично доказывал Филипп, и Энни мрачно отвернулась, отказываясь понимать, как что-либо, связанное со смертью матери, может называться разумным.

Были сделаны все необходимые приготовления, и Тибби была кремирована посте коротенькой торопливой службы, проведенной в уродливой современной часовенке. Занавеси, которые раздвинулись, пропуская скользящий гроб, напомнили Энни такие же бархатные шторы в театре. Ей хотелось биться в истерике и рыдать, но она, окаменев, стояла рядом с Мартином и орган играл траурную музыку над их головами.

После окончания церемонии все вышли на улицу, залитую солнечным светом.

Энни, отец и брат решили, что они и их друзья соберутся в родительском доме после похорон, и сейчас она, оглянувшись назад, увидела, как за машиной Мартина следует небольшая кавалькада других автомобилей. Отец сел на переднее сиденье, Филипп устроился рядом с Энни, которая никого не замечала, поглощенная своим горем. Одиночество и пустота после смерти матери были так сильны, что она чуть не закричала: «Подождите! Мы оставили ее одну! Вернемся назад!»

Мартин остановился поодаль от дома, чтобы оставить место другим машинам. Затем печально вереницей они вчетвером подошли к воротам, и отец Энни, взглянув на фронтон здания сказал:

– Я собираюсь выставить его на продажу. – Зеленые створки ворот распахнулись, скрипнув при этом, как когда-то приветствовали Энни, возвращавшуюся из школы.

– Может быть, это и правильно, – сказал Филипп. – Дом стал слишком большим.

Они вошли, а Энни задержалась у входа. За своей спиной она слышала, как подъезжают другие автомобили, раздавались приглушенные, тихие голоса. Энни посмотрела надверной молоточек из латуни, который Тибби обычно тщательно начищала, на окна, слегка запыленные, и от того тусклые.

«Это же только дом» – пыталась утешить себя она. И все же он был чем-то больше. Для Тибби это была тщательно обустроенная респектабельная святыня, место поклонения той семейной жизни, которая уже давным-давно пришла в упадок. В конечном итоге, это было смыслом существования ее матери, и вот теперь дом должны будут продать, а новые владельцы будут смеяться над его старомодным убранством.

Мартин подождав ее у дверей, подошел к ней и взял под руку.

– Без Тибби это уже совсем другой дом, – сказал он, стараясь утешить жену.

– Знаю, – ответила она и спустя мгновение прошептала: – Как жаль! Для меня это такая потеря!

Они вошли в дом.

Энни делала то, что от нее ожидалось, то же, что в свое время делала ее мать. Она приветствовала старых друзей и обменивалась с ними печальными вежливыми улыбками, предлагала гостям холодные закуски, разливала по бокалам белое вино и передавала его желающим. А потом, когда наступило небольшое затишье, поднялась наверх в спальню матери.