Дверь в никуда

– Ты боялась?

Энни подумала о Тибби. Мать вернулась из хосписа к своему мужу и розам. Но была уже слишком слаба, чтобы заниматься любимым делом.

«Она увидела как ты стала взрослой, она увидела своих внуков».

Да, а что у нее было еще?

– Я боялась. И… ненавидела тоже. Думаю, это была ненависть. И еще было чувство, что все оборвалось так быстро! Было горько, что мне не дали… дожить до конца. Завершить то, что я делала.

Мартин окинул взглядом комнату. Рядом с камином стояла проволочная корзина с игрушками Бена, на каминной полке. Среди безделушек из китайского фарфора, свечей и приглашений на детские утренники, – кувшин с нарциссами.

– Ты хотела завершить то, что делала здесь? Да, Энни?

– Да, выполнить долг матери и жены.

Эти слова, сказанные вслух от многократного употребления казались поблекшими и пустыми.

– У нас ведь все было нормально, правда? – спросила Энни. – И нам, всем четверым, было хорошо, да?

Всем четверым? Всегда ли? И вновь Мартин вспомнил годы их совместной жизни, и вновь страх потерять все холодной дрожью пробежал по его телу.

Он смотрел на жену, сидящую напротив него, и чувствовал, как гнев и раздражение последних дней вновь охватывают его.

– Да, было, – сказал он. – И, может быть, будет опять, Энни, когда все это забудется.

Как только Мартин произнес эти слова, в ту же секунду он понял, что сказал не то и не так. Он резко повернулся на стуле, нож загремел в тарелке. Мартин посмотрел на стол и увидел, что еда, к которой он едва притронулся, давно остыла. Он резко отодвинул тарелку. Энни все еще держала школьный свитер Томаса, и клубок шерстяных ниток скатился на ковер и лежал рядом с ее креслом.

– Я не смогу забыть, – слова ее падали как капли ледяной воды.

– Энни, – он с трудом старался говорить спокойно, – ты сможешь… если только сама захочешь. Случилось ужасная нелепая вещь. Единственное, что тебе сейчас остается сделать, поблагодарить судьбу, и забыть обо всем остальном.

– Если бы только это было так просто, – прошептала Энни, – если бы…

Мартин молчал, чувствуя, как кровь стучит у него в висках. Наступил самый ответственный момент, и он еще может надеяться, что все как-то уладится.

Энни продолжала все тем же тихим голосом, глядя на детский свитер у себя на коленях:

– Я думаю, что без Стива я бы не выжила. Стив заставил меня продержаться. Он заставил меня поверить, что мы выберемся. Я не очень смелая, ты это знаешь. Он заставил меня стать храброй…

– Как? – слова застряли у Мартина в горле. Он тоже помнил тот день. Дикий холод перед разрушенным фасадом, коридоры полицейского участка, прокуренный воздух штабного вагончика и жесткая твердость штукатурки, когда он бросал ее вместе со спасателями.

– Мы разговаривали… Мы могли дотянуться друг до друга только кончиками пальцев. Мы дергали друг друга за руки и разговаривали. Иногда мне казалось, что я уже не говорю, а просто думаю, но думаю вслух, потому что он все равно слышал меня. И я тоже слышала его. Когда думаешь, что все равно умрешь, неважно, о чем говорить, ведь так?

– О чем же вы говорили?

– Мы рассказывали друг другу о нашей жизни. Все важное и не очень…

Снова наступило молчание. Мартин мысленно представил свою жену там, под обломками. Он видел ее тяжело раненую, с рукой, протянутой незнакомцу, слышал ее голос, ее шепот в темноте, когда она рассказывала Стиву о всех больших и маленьких событиях своей жизни, только ему!

– Ты думала обо мне, Энни? – раздраженное нетерпение собственного вопроса поразило его и он огорченно отметил про себя: – Всегда мы вот так торопимся.

Энни сняла с коленей рукоделие, подошла к нему и опустилась перед ним на колени на ковер.

– Конечно…

Мартин ничего не сказал.

– … Я рассказала ему о тебе, и детях. Мне было невыносимо думать, что наша жизнь должна вот так жестоко и насильственно оборваться.

Он осторожно протянул свою руку и нежно коснулся ее волос. Они еще не отросли и их короткие концы напомнили ему, как неосторожно, почти грубо, их отрезали тогда, сразу же после катастрофы.

– … Я рассказала ему о том, как мы встретились, и обо всем, что произошло после. Обычные вещи. Дом, и сад, и все, что мы делали и создали вместе.

«СОЗДАЛИ…ДЕЛАЛИ».

– И он тебе рассказывал о том же?

– Да. Не очень веселые вещи.

– А после? – осторожно спросил Мартин, – его рука все также перебирала ее волосы. Он посмотрел на лицо жены и увидел, что она плачет. Слезы катились в уголках ее глаз и одна за другой стекали по щекам. – В самом конце… Ты знаешь, казалось, что это уже совсем конец… всему. Он стал для меня более важным и нужным человеком, чем кто-либо в целом мире. Он стал так близок мне, что я… Я уже не знала, где кончаюсь я и начинается он.

Рука Мартина на ее волосах еле заметно вздрогнула. Он заглядывал в провал там, в развалинах, и видел при свете прожекторов, как Стив все еще лежал, вытянув руку по направлению и тому месту, где перед этим была Энни. Мартин почувствовал во рту горький привкус обиды и заговорил, стараясь быть спокойным и убедительным.