Дверь в лето (сборник)

Он снова вернулся к статье, чтобы успеть дочитать до темноты. Сначала он был полон чисто интеллектуальной радости от великолепной математической логики этого человека. Три процента нестабильности в постоянных Солнца, и оно превратится в сверхновую… Да, это было общеизвестно, но Динковский пошел дальше. При помощи новых математических методов, которые он назвал “большим охватом”, он обрисовал периоды в истории звезды, в которые это происходило. Он определил это как вторичный, третичный и четвертичный охват и указал время наибольшей вероятности. Великолепно! Динковский даже назвал данные внешней границы первичного, как это можно было ожидать от хорошего статистика. Когда же Брин вник в текст еще раз и просмотрел уравнения, его мнение о гениальности автора стало еще выше. Динковский говорил не о какой-нибудь звезде класса “СО”. В последней части он подразумевал само старое и доброе Солнце, личное Солнце Брина, этого парня там, наверху, с огромной веснушкой на лице!

Это была чертовски огромная веснушка! Это была дыра, в которую могла нырнуть такая гигантская планета, как Юпитер, даже не задев за ее края. Теперь он ясно видел это.

Каждый знает о времени, “когда звезды станут старыми и солнце остынет”. Но это всего лишь безличное представление, как например, собственная смерть, о неизбежности которой знает каждый и которая, вроде бы, маячит в неизмеримой дали. Брин начал задумываться над этим очень серьезно. Сколько времени пройдет с того мгновения, когда были замечены первые признаки нестабильности, до того, когда всесокрушающая огненная волна поглотит Землю? Без счетной машинки рассчитать подробности было нельзя, однако, в уравнениях, что были у него в руках, заключались великие выводы. Может быть, полчаса? Полчаса до великого взрыва, который разнесет Землю.

Он впал в тихую меланхолию. Никогда больше? Никогда снова? Колорадо прохладным утром… Бостонская почтовая улица с осенним дымом от дровяных печей в воздухе… Область Бакс в начале весны… Мокрые запахи рыбного базара в Фултоне… Этого никогда уже больше не будет. Завтрак в кафе “Утренний зов”. На холмах в Нью-Джерси не будет больше никакой дикой земляники, горячей и сладкой, как губы любимой. Никаких больше сумерек на Южном Озере с холодным бархатом легкой воздушной дымки и лязгом этой старой калоши — как там ее называли? — “Пароход Мэри Брэвстер”. Никакой больше Луны, даже Земля исчезнет. Звезды… на них некому будет смотреть.

Он снова посмотрел на цифры Динковского, и ему вдруг захотелось отыскать Миди. Он встал.

Она вышла ему навстречу.

— Хэлло, Потти! Очень опасно снова приходить сюда! Я уже готова отсюда смыться!

— Я могу тебе помочь.

— Занимайся своим делом, — она прикрыла глаза ладонью. — Какой закат! Наверное, снова проснулись вулканы.

— Садись… посмотрим.

Она села рядом и взяла его за руку.

— Ты видишь солнечное пятно? Его можно увидеть невооруженным глазом.

— Это солнечное пятно? — она уставилась вверх. — Оно выглядит так, словно кто-то откусил кусок Солнца.

Брин снова моргнул.

— Будь я проклят, если оно не становится больше!

Миди вздрогнула.

— Мне холодно. Обними меня.

Он прижал ее к себе одной рукой, а другой сжал ее руку. Это было великолепно.

Будет ли это благом для человеческой расы? Обезьяны, подумал он. Обезьяны с каплей поэзии в крови, которые устроили хаос на второразрядной планете возле третьеразрядного солнца.

Она прижалась к нему.

— Согрей меня.

— Скоро будет тепло. Я хочу сказать… что согрею тебя.

— Милый Потти, — она посмотрела на него. — Потти — это так смешно вместе с заходом солнца.

— Нет, любимая — вместе с Солнцем.

— Я боюсь.

— Я здесь, любимая.

Он посмотрел вниз, на журнал, тот был все еще открыт. Ему не надо было доказывать себе, что Динковский прав на двести процентов. Вместо этого он порывисто сжал руку Миди и с неожиданно нахлынувшей печалью понял — это конец.

Послесловие

Два рассказа в самом конце нашей книги могут вызвать недоумение искушенного читателя. “Да полно! — скажет он. — Разве это написал Хайнлайн?” И вправду, первый рассказ — романтический и волшебный — больше похож на новеллы Брэдбери или Янга, а второй могли бы написать Олдисс или Кларк.

Но все же это Хайнлайн, пусть и не тот, к какому мы привыкли. В несчетный раз подтверждает он, что Великому Мастеру равно доступны и “фэнтези” в легкой ностальгической дымке, и мрачное реалистическое вплоть до последних абзацев пророчество, своего рода “малый Апокалипсис”.

Непоседа-коммивояжер оказывается в средоточии чудес, симпатяга-статистик предсказывает небывалую катастрофу, и оба они могли бы быть нашими соседями, живи мы в Америке. Словом, вполне обычные люди… пока не присмотришься к ним. Но именно такие способны вынести любые удары судьбы, дожить до конца света и пережить его.