Дверь в лето [с рисунками]

Я не единственный, кому удалось путешествовать во времени. У Форта описано слишком много случаев, которые ничем иным объяснить невозможно; у Амброуза Бирса — тоже. Мне кажется, что старый доктор Твитчел нажимал свою кнопку гораздо большее число раз, чем он сказал мне. Не говоря уже о других учёных, в прошлом и будущем, которые тоже могли придумать что-то подобное. Но я не думаю, что из этого когда-нибудь выйдет что-то путное. В моём случае об этом знали только трое, да и то двое из них отказались в это верить. Занимаясь путешествиями во времени, вы не много добьётесь. Как говорил Форт, придёт время железных дорог — будут и железные дороги.

Но у меня из головы не выходит Леонардо да Винчи. Неужели это Леонард Винсент? Неужели он сумел пройти через весь континент и вернуться в Европу с Колумбом? В энциклопедии есть вехи его жизни; но он мог сам приложить к этому руку. Я-то знаю, как это делается, — я сам этим немножко занимался. Тогда, в Италии, в пятнадцатом веке, не было удостоверений личности, номеров социального страхования и отпечатков пальцев. Может, он и сумел совершить это чудо.

Но вы только представьте себе: один, лишённый всего, к чему привык; он знал тайны полёта, энергии, тысяч разных вещей. Он отчаянно пытался воспроизвести их, нарисовать, чтобы их можно было сделать, — но его ждала неудача: нельзя сделать того, что мы делаем сегодня, не опираясь на предшествующий технологический опыт, накопленный веками.

Да танталовы муки и то слаще.

Я думаю, как можно было бы использовать путешествия во времени с коммерческой целью, если бы их рассекретили: делаешь короткий скачок, создаёшь машину для возвращения, берёшь с собою узлы и запасные части и снова в прошлое. Но однажды ты можешь сделать один лишний скачок и уже не сможешь вернуться: время ещё не приспело для «железных дорог». Нет чего-то элементарного — скажем, какого-то особого сплава, — и всё, ты попался. А главное — нельзя заранее определить, в какую сторону тебя забросит, вот в чём беда. Только представьте себе: очутиться при дворе короля Генриха VIII с грузом субфлексивных фазотронов, предназначенных для покупателя в двадцать пятом веке!

Нет, нельзя торговать моделью, в которой случаются сбои, помехи и неисправности.

Но о парадоксах времени и причинно-следственных анахронизмах я не беспокоюсь: если в тридцатом веке какой-нибудь инженер сумеет добиться безупречной работы установки, сделает сеть передающих станций, создаст систему торговли и обслуживания таких станций — значит, Создатель сотворил вселенную именно так. Он дал нам руки, глаза и мозг. Всё, что мы творим, не может быть парадоксом. Создателю не нужны настырные догматики — проводники Его законов природы: эти законы сами себя охраняют. Чудес не бывает.

Философия, впрочем, занимает меня не больше, чем Пита. Каков бы ни был мир на самом деле, он мне нравится. Я нашел свою Дверь в Лето, и больше я не стану путешествовать во времени — вдруг сойду не на той станции? Может быть, мой сын станет, — но тогда я скажу ему, чтобы ехал в будущее, а не в прошлое. В прошлое — только в исключительных случаях, когда надо что-то исправить. Будущее лучше, чем прошлое. Несмотря ни на что, мир с каждым годом становится все лучше, потому что разум человеческий, изменяя окружающий мир, делает его лучше. Делает руками… инструментами… внутренним чутьем, наукой и техникой.

Большинство нынешних длинноволосиков не умеют сами гвоздя забить. Посадить бы их в камеру доктора Твит-чела да забросить в двенадцатый век — пусть наслаждаются.

Но я ни на кого не держу зла, и мое время мне нравится. Вот только Пит стареет, толстеет и уже не связывается с молодыми котами. Очень скоро он уснёт слишком долгим сном. Я всем сердцем надеюсь, что его отважная душа найдёт свою Дверь в Лето, где колышутся под летним ветром поля валерианки, где кошки сговорчивы и где любой подставит тебе колени или ногу, чтобы ты мог потереться об неё, — но никто не пнёт ботинком.

Рики тоже поправилась, но это здоровая полнота, и это временно. Она стала от этого только прекраснее и всё так же звонко восклицает «Ну-у?!», когда удивляется, но чувствует себя при этом не очень уютно. Я сейчас разрабатываю устройства, способные облегчить её состояние. Быть женщиной вообще не очень удобно, и я хочу — и уверен, что сумею, — сделать что-нибудь такое, чтобы ей легче жилось. Трудно нагибаться, поясница ноет — над этим я работаю сейчас. Я сделал ей гидравлическую кровать, которую, вероятно, запатентую. Надо бы ещё сделать что-то, чтобы было легче залезать в ванну и вылезать из неё, но я пока не придумал, что именно.

Для старины Пита я тоже изобрел «кошачий туалет» для плохой погоды — автоматический, самоопорожняющийся, гигиеничный и без запаха. Однако Пит настоящий кот — он предпочитает ходить на улицу и по-прежнему убеждён, что если попробовать все двери, то одна из них обязательно окажется Дверью в Лето. И знаете… Я думаю, он прав.

Что может быть проще времени?