Дверь в лето

Мы с Майлзом завели небольшую фабрику на краю пустыни Мохаве (раньше это здание принадлежало ВВС) и начали делать Горничных. Я ведал техникой, Майлз — деловыми вопросами. Да-да, это я изобрел Горничную и всех ее родичей — Оконного Вилли и прочих, хотя на ярлыках и нет моего имени. Служа в армии, я часто задумывался, что может сделать один инженер. Работать на Стандард Ойл, или на Дюпона, или на Дженерал Моторз? И тридцать лет выслуживать пенсию? Вы проглотите кучу деликатесов на званых обедах, вдосталь накатаетесь на самолетах, но никогда не будете хозяином самому себе. Есть еще государственная служба — там прилично платят, там нет никаких тревог, там хорошие пенсии, ежегодные отпуска, щедрые пособия. Что до меня, то я хотел отдохнуть от каких-либо обязанностей, тем более, что после армии мне полагался оплачиваемый отпуск.

Чем бы таким заняться, что не требует шести миллионов человеко-часов до выпуска на рынок первой модели? Все в один голос говорили, что времена велосипедных мастерских, времена Генри Форда и братьев Райт безвозвратно минули, но я не верил этому.

К этому времени автоматика применялась уже достаточно широко. Сложные химические реакторы обслуживались всего двумя операторами. Машина могла выдать вам билет в одном городе, а в шести других знали, что это место занято. Стальные кроты грызли уголь, а горнякам оставалось лишь присматривать за ними издали. Именно поэтому я долбил электронику, кибернетику и прочее все время, пока числился в платежной ведомости Дяди Сэма.

Вопрос: какова конечная цель бытовой автоматизации? Ответ: максимально облегчить домашнюю работу. Я и не пытался рассчитывать ее “научную организацию”. Женщинам нужно было совсем другое — хорошо обставленная, уютная пещера. Существующее положение домохозяек не устраивало; и в самом деле, домашнее хозяйство велось самым допотопным образом. Только раз я встретил хозяйку, обходившуюся совсем без прислуги, все прочие нанимали дюжих деревенских девиц и они четырнадцать часов в сутки драили полы, питались объедками с хозяйского стола, получали плату, которую презрел бы даже помощник ассенизатора, да еще и радовались, что нашли “хорошее место”.

Именно поэтому мы назвали наше чудище Горничной, как бы напоминая об этих полурабынях, иммигрантских дочках, которыми бабки пугают внучат. Основой конструкции был пылесос, а продавать наших Горничных мы собирались по цене, позволяющей им конкурировать с обычной метлой.

Наша Горничная (первая модель, а не полуразумный робот, которого я спроектировал потом) должна была драить полы… любые полы весь день напролет и без всякого надзора.

Она мыла, терла, всасывала пыль, полировала — словом, делала все, что было заложено в ее убогую память. Она драила полы — и только; более сложные действия были выше ее сил. Весь день она ползала, отыскивая пыль и грязь, кружила по чистым полам в поисках грязного пятнышка. Как хорошо вышколенная прислуга, она не совалась в те комнаты, где были люди — уезжала в пустые, разве что хозяйка догонит ее и выключит, чтобы похвалиться ею перед гостями. Временами она уползала в свое стойло — подзарядить аккумуляторы. Потом мы стали встраивать “вечные” силовые узлы.

Короче говоря, различие между первой моделью Горничной и пылесосом было минимальным. Но она работала без надзора и это обеспечивало сбыт.

Основные узлы схемы я слизал с электрических черепов, о которых в конце сороковых годов писали в “Сайнтифик Америкэн”; цепи электронной памяти позаимствовал из “мозга” управляемой ракеты (здесь мне крупно повезло: из-за строжайшей секретности их даже не запатентовали), рабочие узлы — из дюжины разных механизмов, включая сюда полотер, каким пользуются в казармах, аптечный миксер и манипуляторы, которыми на атомных заводах берут все “горячее”. Таким образом, ничего нового в конструкции не было: я просто собрал вместе уже известные узлы. Такая “изобретательность” должна опираться на юриста, хорошо знающего патентное право и умеющего находить в нем лазейки.

Настоящая изобретательность потребовалась при налаживании производства: мы собирали Горничных из частей, которые заказывали по каталогу. Исключение составляли несколько эксцентриков и одна печатная плата. Плату нам поставляли по контракту, а эксцентрики я делал сам из отходов военной автоматики, брошенных в сарае, который мы гордо именовали фабрикой. Поначалу мы с Майлзом подбирали все, что могло нам сгодиться: запчасти, инструменты, краски. Нынешняя модель с “мозгом” стоит 4317 долларов 9 центов, а первые Горничные стоили нам всего лишь 39 долларов. Товар мы отправляли перекупщику в Лос-Анджелес по 60 долларов за штуку, а он продавал их уже по 85. Мы шли на это, чтобы обеспечить сбыт до той поры, пока не сможем торговать сами. Надо сказать, в те времена нам не всегда хватало денег даже на еду, а прибыль начала поступать, естественно, не сразу. Вскоре “Лайф” посвятил Горничной целый разворот… и здорово помог сбыту нашего чудища.