Дверь в чужую жизнь

Катя закрыла глаза для аутогенной тренировки: нельзя, чтобы вчерашний день имел над тобой бóльшую силу, чем сегодняшний, бездарно это и глупо. Вот сейчас она возьмет себя в руки… Раз, два, три… Вдох, выдох… Расслабься, расслабься, расслабься…

…Они ждали приплытия московских студентов-байдарочников. Те спускались в Северск по реке, и слава о них шла быстрее, чем байдарки. Студенты опробовали новую модель байдарки, везли с собой музыку, фильмы и, как сообщили в райком комсомола по телефону, были потрясающие «па-а-арни». Именно так, протягивая слова, подражая московскому говору, сообщил секретарь райкома Кате, когда предложил встретить байдарочников и представлять собой лучшую часть северской молодежи. Катя тогда закончила первый курс только что открытого в их городе медучилища, и бабушка в честь этого события сшила ей платье из двух кусков шелка, желтого и голубого. Правда, не повезло с пуговицами – продавались одни зеленые, но в целом платье на Кате гляделось, такая она была вся яркая, как флаг. В этом платье Катя с делегацией вышла на берег, и одна из байдарок носом ткнулась в песок к ее, Катиным, ногам.

– Девушка! – окликнул ее «па-а-арень». – Это я к вам приплыл или вы ко мне?

Бабушка скажет потом: «Необыкновенный». Она в своей жизни один раз видела подобное воспитание. У сына их сельского учителя. Там вообще было интересное сочетание: отец – учитель-атеист, а мать – верующая женщина. И бабушка объясняла так:

– Настоящие люди бывают от образования и веры… У вас мама верующая? – спросила она Колю.

– Что вы! – засмеялся он. – Она же первая пионерка.

– Неважно, – строго сказала бабушка.

Что было в нем удивительного? Он ухаживал, а Северск такого еще не видел. Нет, и у них, конечно, и любились, и женились, и дети рождались. Но чтоб с охапкой цветов топать через весь город к ней, к Кате, и говорить всем встречным: «К ней! К Кате!» Такого не было. И потому получилось: все были участниками, действующими лицами, все были заинтересованными в их любви.

Потом Катя думала: так быстро у них вышло, потому что умножилось ровно на десять тысяч жителей Северска. Уже через две недели Катя оказалась в атмосфере всеобщей заинтересованности и внимания. Позже Северск пережил такое же сердечное единение и волнение, когда к городу подвели телевидение. Но это было еще через несколько лет, а до того Коля со своими цветами и Катя в платье-флаге представляли собой главную тему и идею города.

Когда что-то множится на десять тысяч желаний, нельзя наверняка знать, что из этого получится.

Они ехали в Москву «на свадьбу в „Арагви“»! Бабушка задала Коле только один вопрос:

– А как же родители, не обидятся ли? Что так скоро?

– Обидятся! – улыбнулся Коля. – Это точно. А что я мог сделать, если девушка уже ждала меня на берегу?

– Может, надо будет подождать и еще? – сказала бабушка.

– Ни за что, – сказал Северск.

Этот молчаливый, едва выбившийся в город поселок вел себя настойчиво и уверенно. Как будто вся его неторопливость и основательность были подготовкой к одному-единственному стремительному шагу: выдать Катю Малышеву за московского байдарочника Колю Михайлова. Выдать и терпеливо ждать пуска телевидения.

Он привел ее в этот дом, повизгивающий плененным ветром. Он открыл ей квартиру с яркой малиновой дорожкой на полу. Он повесил ее плащ на вешалку, и Катя отразилась в большом зеркале на двери. Родителей еще не было – они отдыхали. Вместе с Колей она снимала газеты с красивой мебели, снимала осторожно, но все равно вспугивала пыль, и она клубилась совершенно как в каком-нибудь Северске, не отдавая себе отчета, где она находится.

На следующий день Коля пошел отчитываться по байдарочным делам. Байдарки, которые проходили испытания по их реке, отправили дальше. Коля и задержался в их городе именно потому, что был начальником транспортировки. Сейчас он немного волновался, ведь отправлял байдарки он в любовном угаре, как сам говорил, и сейчас, разложив перед собой кучу бумажек, не был уверен, все ли они те самые, которые с него сурово спросят.

– Иди! – сказала ему Катя. – Иди и не волнуйся!

Он пошел, а она осталась дома. Помыла посуду, протерла блестящие поверхности мебели. Вышла на длинный, огибающий квартиру с двух сторон балкон, села на ларь и задумалась. То ли потому, что она была тогда одна, то ли от чего другого, только стало ей страшно. Явилась вдруг ни с чем не сообразная мысль, будто все случившееся с ней – шутка. Представилось даже так: Коля ушел и не вернется, а она одна в чужой квартире, в которую придут хозяева и скажут: ты что здесь делаешь? И еще, не дай бог, подумают: воровка. Поэтому, когда на балконе показалась очень хорошо одетая женщина, улыбнулась ей и спросила: «А вы кто, прелестное дитя?» – она обрадовалась, что ей улыбаются и что никто ее ни в чем не подозревает, а значит, все ее страхи глупы. Она ответила:

– Я – Катя.

– И откуда вы, Катя?

– Я из Северска, – сказала она.

– А! – понимающе протянула женщина. – А где наш сын?

Катя все объяснила. Та слушала ее, кивала головой, затем крикнула в комнату:

– Митя! У Коли гостья. Катя из Северска.