Дверь с той стороны

– Вот он, – удовлетворенно сказал штурман Луговой. – Детка Йовис. Прошу отметить в журнале, капитан: рекорд. Еще никто не выходил на видеосвязь с системой Юпитера на таком расстоянии. Молодец я?

– Это я выясню в Управлении кадров, – пообещал капитан Устюг.

– А вообще, – продолжал штурман, – Солнечная загружена бездарно, нарушена центровка: все планеты на одном борту.

– По прибытии подай рапорт в отдел перевозок, – посоветовал капитан.

Штурман посмотрел на него со всей проницательностью, свойственной (как они сами полагают) людям, чей возраст перевалил уже далеко за двадцать.

– Вы волнуетесь, мастер!

Сколько-то мгновений они смотрели друг на друга молча. Капитан был вдвое старше и на целую голову ниже ростом, и все же чем-то они напоминали друг друга; может быть, ровным, характерного оттенка загаром, что приобретается под корабельным кварцем, или пристальностью взглядов, или неторопливой точностью движений, какой требуют корабли.

– Следить за состоянием экипажа – это моя обязанность, – ответил, наконец, Устюг. – А на моем корабле принято выполнять свои обязанности и не заниматься чужими. При входе в систему обязанность штурмана – следить за курсом и своевременно брать пеленг.

Луговой улыбнулся.

– Не беспокойтесь, мастер. Пока Солнце впереди и Ригаль справа, нам бояться нечего. А скажите, так глубоко интересоваться состоянием пассажиров тоже входит в обязанности капитана?

– Да, – сухо сказал Устюг. – Входит.

– Но раньше в рейсах капитан доверял это Вере. Кто же беспокоит вас на борту «Кита»? Администратор Карский? Путешественник Нарев? Физик? Или Истомин – вы решили, что он напишет о вас книгу? Не старичок же Петров привлек ваше внимание и не футболист Еремеев, хотя он и чемпион Федерации…

Капитан Устюг молча смотрел на штурмана, пытаясь понять, является ли причиной необычной болтливости предфинишная лихорадка, что треплет порой молодых судоводителей, или просто нахальство.

– Мила едет с мужем, – продолжал перечислять Луговой. – Актриса влюблена не в вас. И если только мы не везем зайцев, то это может быть лишь Зоя Серова. А она…

Нет, решил капитан, никакая не лихорадка. Простое мальчишеское нахальство пополам с любопытством.

– Пост-Юпитер уже пять секунд ждет ответа, – сухо сказал он.

– Виноват, мастер, – спохватился штурман. – Прости.

– Ох, и молод ты, Саша, – Устюг вздохнул то ли с сожалением, то ли с завистью. – Вызовешь меня, как только будет связь с Землей.

– Решаюсь привлечь ваше внимание, дорогой администратор: вот человек, который не боится испортить капитану настроение. Ученые вообще немного самонадеянны, вы, конечно, уже не раз замечали это. Некоторая самоуверенность свойственна всем, кто имеет дело с фактами, неизвестными другим. Разумеется, это не относится к присутствующим… – добавил Нарев, увидев, что Карский поморщился.

Физик Карачаров подтащил кресло поближе к Зое и с размаху плюхнулся в него.

– Ути малые, – сказал он. – Крохотные девочки не должны скучать. Сейчас мы улыбнемся. Ну – раз, два! Что же вы?

Господи, и этот не прошел мимо. А ведь целый месяц казался человеком не от мира сего, жил в каких-то иных измерениях и разве что не подносил за обедом ложку к уху. Что делать? Обрить голову? Прилепить нос до пояса? И прилепила бы, не пожалела себя. Но ведь не всякое внимание надоедает, и кто-то один должен смотреть, смотреть до рези в глазах. Ради одного приходится терпеть остальных. Не сидеть же безвылазно в каюте?

Зоя вздохнула.

– Вы сегодня неузнаваемы, – любезно сказала она. – Закончили, наверное, вашу работу?

– Работу? – Физик, казалось, на миг растерялся. – Нет, к сожалению. Всегда не хватает какой-то недели… слишком быстро стали летать корабли, что ли? – Он моргнул, развел руками. – Или я живу медленно?

Вот об этом пусть и говорит.

– Почему же вы поторопились лететь?

– Вызывали соратники по школе. Научной, конечно. Там завариваются дела…

– Интересно. Расскажите.

Но он не поддался на уловку.

– С удовольствием – когда останемся вдвоем.

Это вышло хорошо, почувствовал Карачаров. Он был сегодня ловеласом, донжуаном, покорителем сердец, и обожательницы валялись у его ног. Так он воспринимал этим вечером себя и весь окружающий мир. Мир этот был условен, и его позволялось вообразить каким угодно: настоящей оставалась лишь математика и то, что можно было выразить с ее помощью. Модели своего личного мира Карачаров строил в зависимости от настроения.

– Боюсь, вы поздно спохватились, – сказала Зоя равнодушно. – Рейс кончается.

– Что такое эти полтора месяца по сравнению со временем, которое у нас впереди!

– Впереди у нас – разные времена. Я недолго буду на Земле. Сдам материалы, истории болезни со Стрелы-второй, проведу контрольный эксперимент…

– На Стреле-второй все женщины так прекрасны? Хотя, конечно, нет, вы везде будете исключением. А что с вами стряслось?

– Со мной? Ничего.

– А болезнь?

Она улыбнулась.

– Болела не я. Хотя, возможно, в науке и останется «болезнь Серовой».

Зоя постаралась, чтобы это прозвучало не слишком самоуверенно.

Физик снова стал на миг серьезным.

– Вы, значит, что-то закончили. Завидую.