Дверь обратно

Ну вот, луг как луг. Со вчерашнего дня ровным счетом ничего не изменилось. Иван-чай стоял кучно и несгибаемо, пчелы с бабочками носились, как угорелые. Ну просто соревнование какое-то, кто быстрее ляпнет все цветы. Стоял тяжелый медвяный запах вызревших трав. Я, на всякий случай, покричала берегиню (конечно же, никто не отозвался) и собралась уже было с чувством выполненного долга вернуться обратно, но для окончательной очистки совести решила немного пройтись по лугу.

Иван-чай вымахал по пояс. Идти было тяжеловато, растения путались под ногами, цеплялись за подол сарафана и всячески затрудняли движения. Вот самое время вспомнить добрым словом мои старые кроссовки и джинсы. Когда я выбралась из огромных розовых зарослей медоносного растения, идти стало полегче. Трава хоть и выросла достаточно высокой и сочной, но все-таки до пояса точно не доставала. Чтоб придать бессмысленному шатанию по лугу хоть какую-то нотку здравого смысла, я начала собирать цветы. Набрав вполне приличный букет, состоящий, по большей части, из ромашек, я решила, что теперь уж точно пора возвращаться. Можно успеть еще поговорить с Атеем, может, он согласится со мной пойти вечером. С его посохом поиски точно значительно облегчатся.

Я развернулась по направлению к дороге и только сейчас заметила неподалеку какой-то странный бугор. Подошла ближе, и цветы выскользнули из моих рук. На непонятном сером слежавшемся ворохе лежал мальчишка лет двух-трех (точнее я, пардон, не разбираюсь). Льняные кудряшки прилипли к раскрасневшемуся лицу, что, в общем-то, неудивительно — ребенок был одет в пуховый зимний комбинезон. Рядом валялся красный вертолетик со сломанной лопастью. Что-то мне подсказывало, что звать мать бесполезно. Во-первых, это был тот самый ребенок, которого я видела во вчерашнем видении, а во-вторых, я сомневалась, что во всем Русеславле найдется мать, которая одела бы ребенка в китайский комбинезон и сунула ему в руку пластмассовый вертолет (естественно, маде ин там же).

Первым делом я решила снять с малыша зимние одежды, а то до перегрева недалеко, если это уже не произошло. Какой же он славненький и трогательный! На крохотном вздернутом носике блестят капельки пота, рот слегка приоткрыт, тонкие веки подрагивают длинными пушистыми ресницами. Когда я вытащила вторую ручку из куртки, малыш открыл голубые, напоминающие фарфоровые блюдца глаза и бездумно посмотрел на меня. Взгляд был не по-детски внимателен. Он очень серьезно и спокойно наблюдал за моими манипуляциями.

— Тебя как зовут? — спросила я, чтобы уж хоть что-то спросить.

Крохотное личико вдруг сморщилось, рот искривился, а из глаз хлынули такие огромные слезы, что я в растерянности замерла. А самое страшное, что плакал он абсолютно беззвучно. Даже всхлипов не раздавалось. Я никогда не видела, чтобы маленькие люди могли так тихо и горько плакать. Не зная, что делать, я прижала крохотное тельце к себе. У меня в руках мальчик вначале забился, затрепыхался, потом обмяк, пару раз глубоко вздохнул и успокоился. Ну что? Надо нести малыша к Атею. Я сгребла его вещи в кучу, попыталась поднять на руки и самого найденыша, но это мне не удалось. Для моего субтильного тельца его вес был просто критическим. Тогда я взяла парнишку за руку, и маленькая влажная ладошка тут же крепко вцепилась в мою ладонь.

Из иван-чаевых джунглей мы выбрались с горем пополам: пару раз, запутавшись в стеблях, упала я да раза три — найденыш. При каждом падении мальца мне приходилось бросать его вещи и обеими руками выпутывать бедняжку из душистых джунглей. А потом опять собирать все в охапку, чтобы через пару шагов завалиться самой. Вот так и получилось, что на дорогу я выбралась такая же взмокшая, как и ребенок. Тут уж идти стало, конечно, гораздо легче. По дороге я сделала еще пару попыток узнать его имя, но каждый раз все заканчивалось потоками слез. Решив, что у волхва это получится не в пример лучше, я перестала приставать к карапузу.

В лачужке никого не было. Ярко пылал огонь в очаге. На лавке блестело серебряное блюдо. Я представила, что в моем городе кто-то так же рассупонил бы дверь с материальными ценностями и удалился в неизвестном направлении… недолго б блюдо резвилось бликами по стенам!

Подождав минут пять на крыльце, я подумала, что Атей ведь может и до вечера не вернуться, а ребенок почти наверняка голодный, да и штанишки вон все мокрые. Поэтому, взяв опять маленькую ладошку в свои руки, я пошла к «лифту», решив, что разговор с волхвом никуда не денется. На полдороге меня нагнал Анебос:

— Уф, — сказал он, отдышавшись, — а я уж всю округу оббежал — тебя искал. Ты ведь не знаешь, поди, куда идти-то? — И, глянув на деловито идущего рядом со мной ребенка, спросил: — Брат, что ли?

Вот и пришлось, не вдаваясь в лишние подробности, рассказать ему про луговую находку. Псеглавец выслушал все молча, задав лишь парочку уточняющих вопросов.

— Дела, — протянул он, когда я замолчала, — это ты правильно насчет Атея надумала, в этих вопросах ему на весь Русеславль равных нет.