Дверь обратно

Существо вдруг зафыркало, ручками-ножками засучило, шерстью из стороны в сторону замотало:

— И думать не моги, хандрыга[7] шататься попусту по моему лесу. Не для того я его в косы столько тыщ лет плел, чтобы незнамо кто в ём околачивался.

— Так это он в косы заплетен? — Непонятную «хандрыгу» я предпочла пропустить мимо ушей.

— Вот этими самыми руками, — затрясло нечто маленькими розовыми ладошками перед моим лицом. — Ну а таперича рассказывай, откель взялась.

Большой причины таиться и умалчивать что-либо я не видела, поэтому рассказала про детский дом, карандаши, лаз в стене и, собственно, свое перемещение по лесу. Похоже, рассказ произвел на мохнатого косоплета впечатление, так как мы были милостиво приглашены в дом. Пока я озиралась в поисках этого самого дома, гигантский ёж произвел какие-то манипуляции с корнями дерева, и перед нами открылась почти такая же тропинка, как и те, по которым мы сюда и пришли, только гораздо меньшего размера. Войдя внутрь, я с удивлением огляделась.

Внутренность зеленого островка скорее походила на большой шатер. Сверху деревья оказались сплетены так плотно, что просветов вообще не было видно. В стенах кое-где были оставлены щели в ладонь, что давало достаточно света и вентиляции. Из хорошо утоптанного земляного пола росла сплетенная из живых зеленых побегов мебель. Больше всего это напоминало искусно подстриженные кустарники в английских парках, только гораздо плотнее. Пока мы с саквояжем оглядывались, существо достало откуда-то угощение и поставило его на стол. Я подошла поближе и увидела, что в выдолбленных деревянных емкостях были мед и ягоды. Решив, что тоже должна внести свою лепту в пиршество и выдержав небольшое сражение с саквояжем, я добыла из него чай в термосе и маленькие пирожки с разнообразной начинкой. От пирожков еще шел пар, судя по всему, они были только-только приготовлены. Увидев это, хозяин жилища всплеснул руками и залился слезами:

— Великая мать Макошь[8] пирожки! Я не ел ничего горячего уж почитай… — Не договорив, он схватил ближайший и поднес его к носу: — Мммм, с визигой!

Я ничего такого отродясь не слышала, поэтому отыскала пирожок такой же формы и откусила. Вкусно-то как! Рыба и что-то белое трубчатое. Чудеса какие-то! А паренек с косами уже рыдал над другим пирогом. Я посмотрела на саквояж и прыснула: он поглядывал на эту картину, все больше раздуваясь от собственной значимости. Лоснил щеками и пучил глаз. Едрит, ну точь-в-точь шеф-повар грузинского ресторана встречает гостей из Папуа Новой Гвинеи. Этот звук отвлек, наконец, нашего хозяина от умилительного перебирания выпечки. Он вытер увлажненные глаза и начал рассказывать о себе.

В течение следующего часа мы выяснили, что наш хозяин когда-то давно был обыкновенным буканаем — это что-то вроде домового, который живет при конюшне и во дворе. Следит за порядком, оберегает домашний скот, заплетает коням хвосты и гривы в косы. Обретался он в большом богатом родовом поселении на пятьдесят дворов, с хозяевами существовал душа в душу. На все праздники подносили ему пироги да кулеш, по будням молоком да хлебом кланялись. С домовым, дворовым и амбарным в дружбе был, и не один зимний вечерок они провели за свежесваренным хмельным медом. На соседней улице в услужении была симпатичная буканаиха, и он уж начинал подумывать, не встретить ли молодость вместе.

— Молодость? — удивилась я. — Обычно старость вроде как вместе встречают?

— Мы, буканаи, рождаемся старыми, — снисходительно объяснил бывший конюшенный, — потом молодеем, становимся детьми, младенцами, а потом просто исчезаем.

Прояснив этот момент, я стала слушать дальше. Так вот, однажды явился из леса странный человек. Вышел он оттуда на одной ноге, при этом не хромал, не опирался ни о палку, ни о клюку, а шагал, как ни в чем не бывало. Вторую же ногу он нес на плече, как другие люди топоры таскают. Глаза бельмастые, рот беззубый, ноздри рваные. И пришел он аккурат в канун праздника Комоедицы.[9]

— Поскольку каждому русу известно, — продолжал хозяин, — что праздник Комоедицы — это не только начало весны, но и день почитания великого зверя, ведающего медом — Медведя, — тут я промолчала, так как ничего такого знать не знала, — то и каждый выходящий из леса считается богоугодным гостем. Поэтому он был зван за околицу и щедро кормлен блинами.

Кстати, в ходе рассказа о празднике я узнала, что медведя не принято было называть по имени. Настоящее название животного — «берендей», кстати, и берлога — это логово бера. Потом его стали называть «ком», потому что он был похож на большой комок шерсти. Поскольку первый блин всегда относился в лес, появилась и пословица «Первый блин комам».