Дверь на Сатурн

Да, зрелище было не из приятных, мне даже дурно стало, глядя на это отвратительное и непостижимое сращение человека и растения. Напуганный до смерти, я стал с лихорадочной скоростью взбираться вверх по веревке, но эта тварь так завладела моим воображением, что я не мог не остановиться на полпути, чтобы еще раз не взглянуть на нее вблизи. Я, видимо, слишком резко наклонился в ее сторону, потому что веревка качнулась, и я оказался прямо под белесоватыми ветками-рогами, свисающими из черепа.

В этот момент у меня над головой раздался негромкий хлопок – как будто с треском лопнул стручок – и сверху высыпался сноп жемчужно-серой пыли, очень мелкой, легкой и совершенно без запаха. Меня буквально всего обсыпало этой чертовой пудрой – попало в волосы, глаза и нос: я чуть не задохнулся! Стряхнув пыль, я продолжил подъем и наконец вылез на свет божий…

Словно израсходовав все силы на рассказ, Фалмер снова впал в беспамятство и перешел на бессвязное бормотание. Злосчастный недуг овладел им с новой силой, и теперь его бредовые вскрикивания перемежались с громкими стонами человека, испытывающего непереносимые страдания. Временами, правда, к нему возвращалось сознание, и его речь вновь на мгновение обретала связность.

– Что у меня с головой! – бормотал Фалмер. – Что там такое? У меня в мозгу что-то застряло, и оно растет!

Я это чувствую! С тех пор, как я вылез из этого треклятого склепа, мне все хуже и хуже… У меня что-то с мозгом, с того самого момента… Наверно, эти проклятые споры туда попали… они, наверное, пустили там свои вонючие корни… эта тварь разрывает мне голову… она все глубже и глубже проникает в мозг… оно, словно растение в цветочном горшке… рвется наружу!

Ужасные конвульсии сотрясали тело Фалмера, он корчился от боли на руках у Тона, испуская пронзительные крики, когда муки становились нестерпимыми. Видя, как он страдает, Тон с болью в сердце оставил попытки успокоить друга и вновь наполнил шприц морфием. Изловчившись, он всадил ему тройную дозу, после чего Фалмер затих: он лежал, уставившись перед собой остекленелым взглядом и тяжело дыша. Тон вдруг в первый раз за все время заметил, что у Фалмера глаза стали как бы навыкате: белки выпятились так, что веки не могли закрыться, и от этого осунувшееся лицо его превратилось в бессмысленную маску – маску ужаса. «Как будто глаза его кто-то изнутри выдавливает», – мелькнуло в голове Тона.

Дрожа от тошнотворной слабости, подкатившей к горлу, Тон в оцепенении глядел на своего друга, чувствуя, что падает в какую-то жуткую пропасть кошмара. Он и мысли не мог допустить, что в рассказе есть какая-то, пусть самая малая толика правды. Такого просто не могло быть! Все это чистый вымысел, уверял он себя, наклоняясь к Фалмеру, игра больного воображения, отравленного каким-то непостижимым вирусом, воспалившим его мозг и тут, к своему ужасу, он увидел, что шишка, образовавшаяся на темени, уже прорвала кожный покров.

Чувствуя себя на грани безумия, Тон расправил спутанные волосы приятеля и со страхом уставился на то, что открылось его изумленному взору. Да, действительно, это был какой-то росток неизвестного ему вида, бледно-зеленой окраски с розоватыми прожилками кровеносных вен, и он рос прямо как на дрожжах! Эта тварь угнездилась в том месте, где сходятся кости черепной коробки, другими словами, в темечке.

Чувствуя, как тошнота подступает к горлу, Тон с отвращением отшатнулся от бессмысленно болтающейся головы с уродливо торчащим отростком. Он вдруг понял, что у него опять начинается приступ лихорадки: отяжелело, наливаясь слабостью, тело, сквозь нарастающий звон в ушах стали пробиваться первые сигналы бредового забытья. Он старался всеми силами побороть симптомы надвигающейся болезни.

Главное – не сдаваться, твердил он про себя, нужно во что бы то ни стало добраться до ближайшей фактории, которая находится в нескольких днях пути вниз по Ориноко, а там Фалмеру окажут первую помощь.