Дверь. Альбом

Через день или два после нашего бурного визита к Годфри Лоуеллу в дверь позвонили. Джозеф на цыпочках поднялся ко мне и сообщил, что на ступеньках стоит женщина подозрительного вида. Я уже привыкла, что он так описывает репортера, но почему-то спросила, как она выглядит.

— Крупная женщина, мадам, — пояснил он, — и несколько вульгарная.

— Гм, — сказала я. — Крупная? До сих пор, Джозеф, дамы из прессы приходили маленькие. Маленькие и молоденькие.

Звонок зазвонил опять, почти настойчиво. Со мной вдруг что-то произошло. Мне представилась Флоренс Гюнтер у моей двери. Ее не пустили, и она ушла. Видение исчезло, когда звонок еще звонил.

— Впустите ее, Джозеф. Я ее приму.

Я заметила его неодобрение. Оно сквозило в каждой линии его спины. Но все-таки он ее впустил. Это была Лили Сандерсон.

Выглядела она усталой. Такой усталой, что уже не обращала на себя никакого внимания.

— По-моему, у вас и без меня достаточно забот. Но мне нужно было прийти. Действительно нужно.

Она села и положила на колени шляпу.

— Я, наверное, ужасно выгляжу. В последние дни плохо сплю, а на работе все время на ногах…

— Хотите чаю?

— Нет, спасибо. Я совсем замоталась. Хочу домой и снять туфли. У меня стали ужасно отекать ноги. Все от недосыпания.

— Может быть, сейчас их снять? Туфли?

Явно сочтя это неприличным, она отрицательно покачала головой.

— Я быстро расскажу и пойду. Я о миссис Бассетт. Она больна. У нее…

Она понизила голос, как делают все женщины определенного возраста, говоря о раке.

— У нее рак, и оперировать уже поздно. Живет на морфии. К ней приехала дочь, но по ночам я ее подменяю. Сплю рядом на софе. Когда ей становится совсем плохо, она меня зовет.

Но суть была в другом: после дозы морфия миссис Бассетт становилась разговорчивой.

— Может быть, ей просто легче, а может быть, морфий вообще развязывает язык.

И мисс Сандерсон слушала.

— Все вообще ужасно. Целый день на работе, хочется спать, а она говорит и говорит. Иногда замечает: «Ты не слушаешь». Я просыпаюсь и говорю, что слушаю. Но я о том, что она много рассказывала о Флоренс. Ей это не дает покоя. И она что-то знает, мисс Белл. Она что-то знает о ее убийстве.

— Почему вы так думаете?

— Она это почти открыто говорит. Недавно разбудила меня посреди ночи и попросила позвать кого-нибудь из полиции: она сделает заявление и о ком-то расскажет. Я нашла телефонный справочник, но не знала, какой номер искать. Она вдруг начала кричать, как сумасшедшая. Я вернулась в комнату и увидела, что она облизывает губы — вы знаете, от морфия они сохнут — и так хитро на меня смотрит. «Мне полиции сказать нечего, — проговорила она. — Это все от лекарства. Я, наверное, бредила». Ну, я ей тогда не поверила и сейчас не верю. Она хотела что-то рассказать полиции, а потом испугалась.

— Может быть, имела в виду совсем не Флоренс?

— Подождите! — Она подалась вперед. — Я ведь вам говорила, что в ту ночь, когда убили Флоренс, я слышала в ее комнате разговор двух людей? Одна была женщина, и она плакала. А если это была миссис Бассетт?

Она откинулась назад, явно довольная произведенным эффектом.

— Я совсем не хочу сказать, что она причастна к убийству. Она женщина честная, живется ей тяжело. Жильцы попадаются разные, она еще подрабатывает: ходит делать массаж. Я только хочу сказать, что она что-то знает. Я уверена.

— А если полиция к ней сама приедет, она будет говорить?

— Вряд ли. Она, по-моему, все обдумала и решила молчать. Она боится кого-то.

О человеке, которого боится миссис Бассетт, Лили Сандерсон знала не больше моего. Да и о самой миссис Бассетт знала только то, что жильцы обычно знают о своей домовладелице. Кажется, у нее был муж, но о нем ничего неизвестно. Как она поняла, ее дочь ушла с хорошей работы и приехала ухаживать за матерью. Она говорила еще что-то, но я уже не слушала. Во всей этой истории существенным мне показалось только одно: миссис Бассетт была массажисткой.

— Как она выглядит? Имею в виду сложение. Высокая?

— Среднего роста, коренастая. Очень мускулистая. Она даже сейчас сильнее, чем кажется.

Я встрепенулась. Возможно ли, что миссис Бассетт была той крупной женщиной, которая делала в отеле массаж Говарду Сомерсу? А если так, то что из того? Что она знала? Что ценного она узнала, бывая в номере Говарда в полные загадок дни его болезни? Именно это показалось мне важным, а вовсе не предположение Лили Сандерсон, что миссис Бассетт была в комнате Флоренс в день убийства.

Мне представилось, как, закатав рукава на сильных руках и склонившись над кроватью, она привычно делает свое дело. В это время кто-то что-то сказал, поссорился, назвал какое-то имя. А она запомнила. Потом, оказавшись сама в постели, она вдруг испытала желание все рассказать. И второе желание, более сильное, — умереть спокойно.

— Она что-нибудь говорила о своих родителях?

— Кажется, нет. Ее вообще трудно назвать разговорчивой.

— Я просто подумала. Мы знаем, что женщина примерно такого вида несколько раз делала массаж мистеру Говарду Сомерсу в прошлом году. Но, наверное, доктор Симондс знает точно.