Дверь. Альбом

Но в результате было установлено, что причиной смерти Говарда Сомерса был не острый сердечный приступ, а цианистый калий, «вероятно, попавший в организм с виски».

Цианистый калий! Говард был простужен и не мог распознать его специфический и очень характерный запах, а Мэри Мартин открыла все окна, чтобы никто ничего не заметил. Открыла окна и разбила стакан.

Они хорошо хранили свои секреты, эти власти. В конце концов, факт убийства не был доказан. Люди с безнадежным состоянием здоровья убивали себя и раньше. Но наши местные власти не хотели отпускать Джима. Джим был в их руках, а теперь у них был и мотив.

Во вторник после полудня, семнадцатого числа, мистер Уэйт посетил прокурора. Думаю, он был напуган, что совсем неудивительно. Из четырех человек, встретившихся в том номере в отеле «Империал», в живых оставался только он один.

Вероятно, он трясся от страха, гадая, сколько времени ему еще отпущено на его короткие поездки для лечения артрита, на приятную во многих отношениях работу в конторе, на гольф и бридж, на обеды с хорошим вином в тесном кругу друзей.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что уйдя от нас тем утром, он сразу же отправился к прокурору и попросил защиты у полиции. Как и в том, что сделав это, он фактически подписал смертный приговор Джиму Блейку. Окружной прокурор выслушал рассказ мистера Уэйта с большим вниманием.

— Что вы сами об этом думаете, Уэйт? Ведь в бумагах Сомерса оставалась еще одна копия завещания.

— Уничтожение завещаний — вполне обычная вещь.

— Так вы думаете, что Гиттингс получила копию завещания для того, чтобы показать ее Блейку, а потом он ее убил?

— Мог. Рассчитывая потом получить вторую копию.

— А потом Гюнтер начала поднимать шум, и ее пришлось устранить?

— Может быть и такое. Не знаю. Все это чертовски подло. Но я не хочу быть следующей жертвой!

— С вами все будет в порядке. Что касается подлости, то таковы почти все мотивы преступлений: жадность, ревность. Подлые мотивы, но очень сильные. Ну что же, полицейский вам не нужен: мы сейчас возьмем эту птичку, и слава Богу. Пресса несколько недель уже просто вопит, мне приходят письма.

Это. было во вторник семнадцатого мая.

В этот вечер прокурор во второй раз вызвал Джима на допрос, а в его отсутствие в доме произвели обыск. Ордер на обыск выписали по надуманному обвинению Амоса в контрабанде спиртного.

В соответствии с ордером обыск формально производили два сотрудника федеральной полиции, но на самом деле всем руководил инспектор Гаррисон. Открывший дверь Амос бурно отрицал всякую причастность к торговле спиртным, но его сразу же повели на второй этаж и начали обыск с комнаты Джима. В ней обнаружили костюм для гольфа и ботинки, в которых, по свидетельству Амоса, Джим выходил в день убийства Сары. Потом ботинки полиция забрала с собой. Также выяснилось, что Джим недавно жег какие-то письма, и инспектор Гаррисон некоторое время на коленях осматривал камин.

Но ордер на поиск спиртного надо было как-то оправдывать, а трости с клинком все еще не было. И они стали искать по всему дому. Амос постепенно успокоился. Заволновался он только возле двери подвала.

— Там только печка и больше ничего, — сказал он инспектору.

Это вызвало подозрение. Они спустились вниз и зажгли свет. Первый осмотр ничего не дал: цементный пол, побеленные кирпичные стены. Но они уже были уверены, что Амос нервничает. Один из полицейских федеральной службы вытащил из кармана блокнот и сделал вид, что ведет опись. Потом показал блокнот инспектору.

— Я думаю, так будет правильно?

— Да, — ответил инспектор, прочитавший запись: «Посмотрите на негра. Он чего-то боится».

Они начали искать дальше.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

У меня нет записи допроса Джима в кабинете окружного прокурора. Но на основании того, что мы знаем сейчас и что упоминалось на суде, я могу восстановить его достаточно полно. Джим нервничал, осторожничал, не выпускал из подергивающегося рта сигару, использовал для обдумывания все короткие паузы, когда ему подносили огонь и когда он аккуратно стряхивал пепел. А прокурор беспрестанно сыпал бесконечными вопросами:

— Итак, вы утверждаете, что тогда ничего не знали об этом завещании?

— Я не слышал о нем до тех пор, пока Алекс Дэвис не сообщил мне это в Нью-Йорке.

— Он сказал, что вас лишили наследства?

— Да. Мне было все равно. Меня волновала сестра.

— Почему?

— Это же ясно, правда? Она была предана своему мужу. И вдруг она узнает, что, ничего ей не говоря, он принял решение, затрагивающее интересы ее ребенка и ее самой.

— И в пользу ее пасынка?

— Да.

— Какими были ее отношения с этим пасынком? Дружескими?

Джим, наверное, сделал паузу, затянулся сигарой или зажег новую.

— Не совсем. Обычные проблемы. Он на нее обижался.

— А она обижалась на него?

— Вероятно. В некоторой степени.

— Вы любите свою сестру, мистер Блейк?

— Очень. У меня больше никого нет.

— Вы видели в Нью-Йорке это второе завещание?

— Видел.

— Помните, как был помечен конверт?

— Да. Хорошо помню.

— Рукой самого мистера Сомерса на нем было написано: «Передать моему сыну Уолтеру в случае моей смерти». Это так?

— Да.