Дверь № 3

Вытаращив глаза, она вскочила на ноги и скорчилась, прижавшись к стене. Я не отставал.

– Это я.

По-видимому, она не сразу узнала мои мысли, потому что прежде слышала только голос. Попыталась улыбнуться, но не смогла. Потом изобразила на лице надменное равнодушие – также без особого успеха. Радость по поводу нашей встречи удалась ей еще хуже. Я ждал. Наконец совершенные черты сложились в маску ужаса. Лицо судорожно подергивалось, рот искривился, глаза расширились. – Ты! – воскликнула Лора.

32

– Как ты сюда попал? Где ты?

– Везде… Здесь, например, – шепнул я в ухо. – Эй! – позвал с потолка. – Вот он я, – добавил снизу.

Лора в ужасе посмотрела на свой живот, будто услышала голос еще не рожденного младенца.

– Не надо! – Она зажала уши. – Не хочу тебя слушать.

– Выслушаешь, никуда не денешься, – усмехнулся я, придвигаясь к самому ее лицу. – У меня есть вопросы, и на них ты ответишь. Потом я убью тебя.

Поняв, что отделаться от меня не удастся, она отняла руки от ушей и стала массировать виски. Устало вздохнула, снова взглянула на свой живот.

– Ты не можешь убить меня. Ты только лишь голос. Пускай надеется, оно и к лучшему. Интереснее будет разговор.

– Скажи, Лора, зачем ты убила мою мать?

Она молчала, нервно почесывая руки. Потом резко поднялась на ноги, подошла к постели и села.

– Оставь меня в покое! Ты просто плохой сон.

– Зачем, Лора?

Зеленые глаза напряженно застыли, она думала, что сказать, взвешивая варианты ответов. Рот сжался так крепко, что губы побелели, делая ее похожей на беззубую старуху.

– Я не знаю, о чем ты говоришь.

– Лора, – продолжал настаивать я. – Скажи мне правду, и я убью тебя быстро.

– Ты не понимаешь, – жалобно простонала она. – Они меня заставили… Я не могла отказаться!

Это звучало правдоподобно и в то же время фальшиво – полупризнание, рассчитанное на то, чтобы добиться снисхождения. Можно было бы и поверить, не помни я так отчетливо, что она перестала называть холоков «они», едва получив мое семя!

– Опять «они»? – укоризненно заметил я. Уроки Нэнси не пропали даром. – Они твоя семья, Лора. Ты можешь отдавать им приказания. Они называют тебя матерью!

– Это просто форма обращения…

– Ерунда! – огрызнулся я. – Итак, зачем?

Я повторял вопрос снова и снова, пока Лора не застонала, закрыв лицо руками. Тяжко вздохнув, она заговорила:

– Зачатие произошло после того, как умерла твоя мать. Это было известно. У меня было мало времени, и я всего лишь ускорила события. Она все равно была обречена.

Взгляд Лоры был пуст, голос равнодушен. Целых три причины, хотя достаточно было одной. Я решил проверить ее на искренность.

– Правительство знало о том, что ты сделала? Она подумала, потом решилась подкрепить алиби:

– Само собой. Это было частью соглашения.

– Врешь! Они думали, что убил я!

Глаза ее забегали, она принялась скрести копями голову, оставляя красные следы.

– Зачем ты убила мою мать? Мне нужна правда! Лора надолго задумалась.

– Правда? – Она встала на колени, отшвырнув одеяло, словно дикая кошка, готовая прыгнуть. – Так ты хочешь правды?

Передо мной была прежняя Лора, спокойная, отстраненная, но на этот раз я почувствовал, какая холодная жестокость стояла за этим спокойствием.

Спрыгнув с постели, она подошла к настенному экрану и скомандовала:

– Объект Доннелли. Досье.

Экран вспыхнул зеленым светом, превратившись в мозаичное панно из графиков и таблиц, перемежаемых движущимися изображениями. Картинки менялись с невероятной скоростью, мне трудно даже представить, какой оперативной памятью должна была обладать эта система. Вот и знакомая белая комната, несколько мужчин выстроились в ряд, у всех эрекция. Камера дает крупный план третьего слева. Это я. Памятный допрос из сна годичной давности повторяется слово в слово, но запись воспроизводится ускоренно, и речь напоминает птичье чириканье.

Странно, она же говорила, что сны записывать невозможно! Впрочем, нет, это не сам сон, а лишь мои полустертые воспоминания о нем. Фильм памяти – вот что это такое! Качество в целом неважное, со скачками и пропусками, как на потертой шестнадцатимиллиметровой пленке… Силуэт Лоры четко выделяется на фоне экрана, она стоит подбоченившись и смотрит, потом поворачивается.

– Правда в том, что ты не смог бы влюбиться ни в одну женщину, пока была жива она! Твой психологический портрет ясно показывал, как сильно ты был на ней зациклен. Все твои сны представляли собой мешанину из материнских комплексов. С каждой из своих подружек ты разыгрывал один и тот же тип конфликта, проецируя на них свои проблемы, снова и снова стремясь отстоять свою независимость. Ни одна женщина не смогла бы еще раз взять над тобой верх.

Жестоко, но верно. Даже тело мое отреагировало на эти слова, напрягшись и одеревенев, в то время как разум метался в безуспешных поисках опровергающих аргументов.