Двенадцать шагов фанданго

На самом деле я никогда не задумывался, почему сожалею о брошенной семье. Я даже не был уверен, было ли мимолетное ощущение вины, испытанное мной, реальным, или это просто игра воображения. В моем кругу было принято изливать душу любому, кто готов слушать. У всех у нас было мало оснований надеяться на неистощимое доброжелательное отношение к нашему пребыванию на побережье, а пара сочувствующих ушей всегда могла быть найдена на каком-нибудь стуле бара. Все, что от вас требовалось, заключалось в том, чтобы удерживать внимание слушателя в течение определенного часа. Мой печальный рассказ всегда начинался с нервного срыва, покончившего с моей карьерой учителя и вынудившего меня бежать от семейных треволнений в добровольное изгнание, из которого мне не суждено было вернуться. Бог знает, сколь я сожалел о брошенном ребенке, но мальчику было лучше без меня. Я заканчивал исповедь чем-то в этом роде.

Проблема состояла, однако, в том, что Бог точно знал степень моей вины, поэтому я не мог лгать его посреднику.

— Не знаю, почему сожалею, — мямлил я. — Не знаю даже, сожалею или нет. Но ведь дело сделано, не так ли?

Исповедник оставил вопрос без внимания.

— Какого свойства похищенный товар? Что вы собираетесь с ним делать?

Я уже говорил, что могу врать правдоподобно лишь в том случае, если верю в свой рассказ, но возможность расстаться с зарытыми пятью килограммами кокаина казалась мне настолько нелепой, что я моментально лишился дара речи. Исповедник заметил это.

— Ладно. Давайте кратко обсудим вопрос о человеке, чью жизнь вы погубили, и сразу перейдем к последнему пункту вашего списка. Та женщина, которая погибла вчера вечером, о причастности к смерти которой вы говорили: вы убили ее?

Я прикрыл рот рукой и размышлял. Убил ли я ее? Был ли я тем демоном, который послал ее душу в ад? Пустота, которую я ощущал, когда задавал себе этот вопрос менее часа назад, превратилась в вакуум, где таилось нечто роковое. Сейчас вакуум заполнялся плотным, темным ужасом. Совесть вызвала в памяти банду и удачный побег, теперь же мне предстояло моральное испытание. Правду знали я, совесть и Бог, поэтому то, что я должен был сказать, не имело значения. Я глубоко вздохнул.

— Нет, я ее не убивал, — был мой ответ.

Отрицание повисло на ширме как мерзкий заразный плевок. Разделенные ширмой, мы наблюдали, как он сползает во мрак. Затем священник вздохнул.

— Для чего вы пришли сюда?

— Исповедоваться, — солгал я. — Освободить свою грудь от всего этого…

— Вы лжец, — прервал меня сердито священник. — Возможно, вы пришли сюда за прощением, но не для исповедания. Можно обмануть меня, но не Бога, Который все понимает и видит. У вас нет намерения бросить грешить, вы не испытываете никаких угрызений совести из-за совершенного. Вы хотите оправдать свои проступки, сделать свои преступления средствами для достижения цели, полностью греховной…

— Погодите, — возразил я. — Разве вам не надлежит отпускать грехи вместо того, чтобы огорчать меня еще больше? Разве не надлежит вам выслушать меня бесстрастно и дать мне возможность очистить свою совесть?

— Вы думали, что все будет так просто? Вы думали, что сможете выплеснуть свое бремя грехов на пол церкви и уйти с высоко поднятой головой? — Он рассмеялся горьким смехом. — Когда за вами придет Бог, вам лучше быть готовым к этому. Вам лучше встать на колени и ждать.

Возможно, этот невидимый священник полагал, что мы соревновались или состязались на скачках. Мы оба торговали товарами, обещавшими вечное блаженство, только мои товары были дешевле и доступнее. Как бы то ни было, он, видимо, питал ко мне неприязнь.

— Нельзя ли мне выдать благословение или что-то в этом роде?

Он снова рассмеялся или, может быть, зарыдал.

— Нет, я не могу благословить вас.

Священник сделал глотательное движение, я слышал, как он провел гладкими руками по своей щетине. Он протяжно вздохнул и удерживал дыхание, словно тщательно подыскивал нужные слова. Когда заговорил, был спокойным и сдержанным.

— Я сообщу вам кое-что, с этим вы сможете уйти. Это хорошо влияет на детей и людей, глухих к морали. Думаю, это вам поможет. Перед тем как что-нибудь сказать или сделать, каков бы ни был мотив, остановитесь и спросите себя: что скажет Иисус?

— Что же Иисус скажет?

— Вы поймете, — ответил он мягко. — Вы уже понимаете. Что скажет Иисус? Это сразу же приносит облегчение, не так ли?

— Тогда что скажет Иисус прямо сейчас? — допытывался я.

Священник на минуту задумался.

— Не буду гадать, что Иисус скажет, но полагаю, что Он порекомендует вам покинуть эту церковь и довериться Его благодетельным рукам. Он скажет, что однажды приведет вас с честным намерением отречься от своего греховного прошлого в другую церковь. Ступайте, я буду молиться за вашу бессмертную душу.

Это было сверх того, что я ожидал.

21

Я вышел из дверей церкви смятенный и уничиженный. Чувствовал себя червем, тараканом, мелким грызуном — и в то же время одним из творений Божьих. Держась ближе к стенам, спустился вниз по улице к площади и глянул из-за угла в сторону диско-бара.