Девушка тоже знала. Хотя она была далеко не красавица, уверенность, с которой она била каблучками по полированным плитам, и надменность, с которой отвергала страстные мольбы партнера, придавали ей привлекательность и красоту. Она била в ладоши около золотой серьги в ухе, отстранялась от беспросветной жизни, кружась и стуча каблучками под звуки звенящих гитар, в то время как ее поклонник улыбался, глядя на нее широко раскрытыми глазами и суля обещания без надежды на благосклонность. С гневным видом она отступала, достижимая, но непокорная, как высокие известняковые скалы Сьерры, глядящие черными глазами вниз на поросшие цитрусовыми деревьями долины и зеленые заболоченные воды пересыхающих рек. У меня не было настроения радоваться веселью, но, когда я наблюдал за ее танцем, почувствовал, что в моих внутренностях что-то разорвалось и их жидкое содержание полилось через сердце вниз по спинному хребту.
Я взглянул на Бенуа.
— Вот тебе частица культуры.
— Она хороша, — признал француз. Его глаза напоминали вращающиеся тарелки на стержнях. — Вы сможете так станцевать вдвоем?
Станцевать мне с Луизой?
— Мы знаем только первые двенадцать шагов! — воскликнул я, но он не понял.
— Что он говорит? — вмешался Жан-Марк, жестом подзывая Бенуа подойти ближе. Пока они препирались по-французски, я смотрел в упор на Луизу. Нам принесли напитки, и, подняв свой коньяк, я предложил тост.
— За Луизу! Изменницу, убийцу, ту, которая скоро станет экс-любовницей.
— Браво! — закричала толпа.
Луиза грызла ноготь, ее кокаиновый взгляд переключался с Жан-Марка на Бенуа, от него к арапчонку и обратно.
— Пошел к черту, Мартин! — прорычала она.
— Ловко! — кричали вокруг.
Я выпил свою порцию и схватил ее стопку.
— Нет, Луиза, пошла сама к черту. Я немедленно рву с тобой. Все кончено. Ты выброшена. Больше нас ничего не связывает. Иди куда хочешь. Поняла?
— Да здравствует цыганская песня! — раздались возгласы. — Да здравствует!
Я взглянул через плечо, возгласы одобрения предназначались не мне.
— Не делай из себя посмешище, — шикнула Луиза.
Я шумно втянул в себя ее бренди.
— Без меня ты не продержишься. Даже если этот кретин выделит тебе долю, не продержишься. Никто с тобой не уживется. Ты чертовски невменяема. — Я потер нос. — Более того… кокаин выжег твои мозги.
Она подняла руку, едва сдерживая ярость, на ее браслетах отражались стоявшие на столе свечи.
— Не беспокойся об этом, — произнесла она сквозь стиснутые зубы.
— Браво! — кричали вокруг.
Толпа начинала раздражать меня.
— Разве благодаря тебе мне осталось беспокоиться о чем-либо? Не могу поверить, что ты пыталась покончить со мной с его помощью! Ты чертов богомол или что-то в этом роде. — Она выпустила из вида Жан-Марка ровно настолько, чтобы бросить на меня искоса взгляд.
— Богомол?
— Да, богомол, — подтвердил я кивком. — Они убивают своих партнеров.
Она хмыкнула и перевела взгляд на французов.
— Но ты не мой партнер, а ту, которая поедает партнеров, называют «черной вдовой».
— Оле! Оле! Оле! — ликовала толпа. — Да здравствует иллюзия!
Луиза вдруг поднялась и обратилась к Жан-Марку:
— Хочу выпить. Ты пойдешь!
Жан-Марк отвернулся от Бенуа и позволил себе посмотреть ей в лицо пристальным взглядом.
— Почему бы нет, — ухмыльнулся он, подмигнув мне.
Гитаристы выбили последние аккорды из своих отсвечивающих инструментов и выбросили руки вверх в победном ликовании: каждая отыгранная песня означала еще один успех, но толпа оставляла их без внимания и заставляла сидеть, как ветеранов Вьетнама в пустом аэропорте. Потому что ее восторг был адресован девушке. Когда представление закончилось, она, казалось, стала уменьшаться в росте, в ее глазах гасли огоньки, а уверенность пропадала по мере того, как она реагировала на поздравления. Я улыбнулся ей, но она не обратила внимания.
— Я бы ее поимел, — заметил Бенуа.
Арапчонок усмехнулся, вскинул голову и повернулся посмотреть, кого хотел поиметь Бенуа. Любопытство сменилось гримасой разочарования, когда он заметил ее в середине бара. Араб снова принялся за пиво.
— Это же костлявая хрюшка, — сказал он. — Ты можешь вполне ее поиметь.
Я выпил бренди Луизы и заказал еще. Бенуа взглянул на часы.
— Сколько времени мы уже здесь?
— Пять минут. Что-то около этого, — ответил я беззаботно.
Толпа ждала от девушки нового танца — все, кроме араба, ждали от нее этого, но, прежде чем удалось уговорить ее дать новое представление, один старик в полукостюме и плоской кепке встал и вытянул потрескавшиеся ладони по направлению к гитаристам. Старший из музыкантов поднялся, улыбнулся старику и поклонился ему, как равному.