Двенадцать башен

Лотос раскрывает свой бутон ближе к осени. Мы не будем говорить о красоте этого момента, расскажем лишь о том, что ему предшествует и что бывает после. Вначале, подняв зеленую рябь, из воды появляется бутон — «бирюзовая трубка» с листьями — «лотосовыми монетами», как их называют. Бутон еще не раскрылся, но в воздухе разлит тончайший аромат. Теперь представим другую картину, когда у цветка опадают лепестки и становится видна лотосовая коробочка. Листья увяли, но они не утратили своих ценных качеств. Это замечательное свойство лотоса поистине достойно восхищения. Ведь другие цветы прекрасны лишь в пору цветения, а как только увянут, ни на что не годны. Еще в древности про цветы говорили: «Растят год, любуются десять дней». Поэтому надежды, связанные с цветами, могут оказаться напрасными. Лотос в этом смысле исключение. Вот почему я и сравниваю его с красавицей.

Впрочем, все это шутка, притом вполне безобидная. А вот как воспримет читатель историю, которую я собираюсь поведать, неизвестно. Покажется она ему правдивой или нет? По-моему, в рассказах о легкомысленных, а то и малопристойных поступках непременно должна быть частица серьезного смысла, лишь в этом случае им суждена долгая жизнь. У нас истории о любовных связях почему-то принято считать несерьезными. Но тогда скажите мне, отчего эти истории существуют на протяжении тысячелетий, а некоторые считаются даже нетленными? Потому что легкомысленные, а иногда и малопристойные поступки нередко приводят к рождению младенца, а это означает, что в храме предков соединяются нити нескольких поколений. Вот и выходит, что легкомысленный поступок часто приносит пользу, а в недостойном деянии порой заключена истина. Только что мы говорили о лотосах, а сейчас побеседуем о делах вполне серьезных. Надеюсь, читатель не осудит меня за праздное славословие.

Я хочу рассказать одну престранную историю, которая началась с того, что некто однажды захотел нарвать лотосов. Именно поэтому я и начал свое повествование с рассуждения об этих цветах, дабы ты, читатель, не искал «корней дерева вне дерева», а, пересаживая растения, как говорится, росток соединил с ростком.

Во время династии Юань, в годы Чжичжэн — Высшей Истины — в уезде Цзинхуа области Учжоу провинции Чжэцзян[117] жил шэньши, который в свое время оставил службу и удалился на покой. Фамилия его была Чжань, а прозвище Бифэн, что значит Вершина Кисти. Его последняя должность главноуправляющего округа значилась в Сюйчжоу. Оба его сына пошли по стопам отца и тоже стали чиновниками, поэтому, собственно, Чжань и смог уйти от стремительного потока жизни на покой, возложив неосуществленные планы на плечи талантливых и благовоспитанных юношей. Сам отец, подражая Тао и Се[118], пил целыми днями вино или слагал стихи. Будучи уже в преклонных годах, он, однако, произвел на свет дочь, которую нарекли детским именем Сяньсянь — Прелестница. Еще в младенчестве девочка осиротела, и воспитывала ее кормилица. Господин Чжань, не желая отдавать дочь за простого мирянина, надеялся, что сыновья, служившие при дворе, среди множества придворных найдут для сестры достойного жениха, который подарит ей почетный титул[119].

Надо сказать, что девица была на редкость хороша. Нежна, как персик или слива, изящна, словно яшма или золото. Она, хоть и выросла в богатой семье, не имела пристрастия к дорогим нарядам и украшениям, не румянилась, могла лишь немного подправить брови-мотыльки, кокетство было ей чуждо. Из комнаты своей, где пахло орхидеями, девушка выходила редко, целыми днями занималась рукодельем или другими женскими делами, а то принималась читать. Порядок в доме был заведен строгий, особенно если речь шла об отношениях между мужчиной и женщиной, будь то в доме или за его стенами. Словом, каждый знал свое место. К примеру, как только сыну одного из слуг исполнилось десять лет, его отправили в помещение за вторыми воротами[120]. В главном зале он не смел появляться и обычно стоял у лестницы, пока не позовут хозяева.

Дочери Чжаня исполнилось восемнадцать, но жениха ей еще не подыскали, и отец, опасаясь, как бы от праздности или одиночества у нее не возникли в душе весенние чувства, решил чем-то ее занять. И придумал такой план. Он отобрал среди дочерей челядинов с десяток девушек, достаточно миловидных и в меру способных к учению, и велел дочери их обучать. Сяньсянь как бы стала учителем-сяньшэном[121]. Она ежедневно учила девушек письму и заставляла заучивать несколько иероглифов. «Теперь ей некогда будет скучать, — думал отец, — и не останется времени для суетных мыслей». Но напрасно отец беспокоился.

Сяньсянь была почтительной дочерью и не стала бы предаваться безделью. Она знала, что у девушек ее возраста (когда волосы закалывают в прическу) сердце весьма чувствительное, и гнала от себя дурные мысли и желания. Поэтому предложение отца пришлось весьма кстати, и она со всей серьезностью взялась за дело.