Две зимы и три лета

Его товарищи, те, что были с ним на курсах, – «лучок» в руки и снова к пню. А что же еще делать, раз трактора в район не завезли? А Егорша – нет. Егорша потолкался с недельку в райцентре, все разнюхал, повыведал, тому зубы заговорил, этому заговорил – сел на райкомовскую легковуху. И пошла писать губерния. Куда ни заехал, куда ни заявился – первый человек. Председатели колхозов на задних лапах перед ним, потому что пес его знает, что он напоет хозяину, когда останется с ним с глазу на глаз.

Соблазн от Егоршиных слов был велик, и на первых порах Михаил воспрянул: наконец-то и он на фарватер выплывет. Уродилось, не уродилось на полях – твое дело маленькое. Пайка тебе обеспечена.

Но так говорил он себе поначалу, сгоряча. А затем, спокойно пораскинув умом, започесывал затылок. Нет, не так-то просто, оказывается, отчалить ему от колхозного берега. И дело не только в нем самом. А как быть со Звездоней? Ведь если он перейдет в леспромхоз, значит, прощай и Звездоня. Мать со Степаном Андреяновичем в лучшем случае за страду два копыта вытянут, а остальные два кто? Вот ведь какая нынче золотая коровушка! А без коровы тоже не житье зачахнут ребята.

– Ну, мое дело предложить, – сказал Егорша. – А ежели тебе ни хрена, кроме рогатки, на горизонте не маячит, то я не виноват.

3

Однажды – был уже конец августа – райкомовская легковуха подкатила к самому дому Пряслиных. Лихо подкатила. С посвистами.

Ребятишки – Пряслины как раз ужинали – пулей вылетели из-за стола.

– Привет от пинежских чухарей![5] – бодро сказал Егорша, входя в избу. Постоял под порогом, цыкнул слюной и вдруг со всего маха бросил на середку избы глухаря.

Анна ахнула:

– Что ты, Егорша! Ты бы хоть старика своего накормил.

– Хватит и старику. Пинежские леса, между протчим, большие.

– Это ты сам застрелил? – спросила Лизка, переводя удивленный взгляд с краснобровой птицы на Егоршу.

– А то дядя… У меня и сам неплохо теперь стреляет. Втянул я его в это дело на свою беду. Бывало, всю дорогу храпит, а теперь только и зыркает по сторонам. С громом ездим.

С улицы раздался гудок. Егорша подошел к окошку, погрозил кулаком ребятам, облепившим машину. Затем, подсаживаясь к Михаилу, покровительственно сказал:

– Ну что, коля, – это на Егоршином языке означало: кореш, приятель, – все в разрезе колхозного сектора думаем?

– А иди ты… – выругался Михаил.

Егорша захохотал.

– Между протчим, гостя иначе встречают. Ладно уж, знаю, что у тебя ни хрена нету. – И вытащил из кармана поллитровку.

– Ох, Егорша, Егорша, – вздохнула Анна, – сопьешься ты на этой работе.

– А сельсовет-то мне на что даден? – Егорша грязным, промасленным пальцем постукал себя по лбу. – В этом чемодане, между протчим, не все опилки.

Он подмигнул Михаилу, ловким ударом разрядил бутылку.

– Вот что, братиша, – сказал Егорша и вдруг принял серьезный вид. – Давай выпьем за нового бригадира.

– За какого бригадира?

– А есть такой дуролом в Пекашине. Бревно лежачее.

– Давай ты без загадок…

– Патрет не ясный? Автобиография требуется? Могу. Год рождения одна тысяча девятьсот двадцать восемь, русский, семейное положение…

– Чего?

– А, узнаешь?

– С кем это ты надумал?

– Хо, с кем… Сообрази! Мы теперь кое-что значим. Я тут как-то подсчитал. Знаешь, сколько я в этом месяце заседал с Подрезовым? А больше всех членов бюро райкома. Не веришь?

– Верим, верим, – ответила за брата Лизка. – Дальше-то что?

Егорша опрокинул в рот стопку, поморщился, сплюнул.

– В общем, так, коля: завтра принимаешь бригаду.

– Мама, мама, – весело рассмеялась Лизка. – Чуешь, что тот наворачивает? Нашего Михаила на бригаду ставит.

– Чую, – отозвалась Анна от печи. – А председателя-то, Егорша, менять не будешь?

– Верно, мама, – поддакнула Лизка и опять рассмеялась: – Уж коли ты такой большой начальник, то председателя-то в первую очередь менять надо. Слыхал, что люди говорят? Все Анфису Петровну вспоминают.

– Да, не мешало бы, – с ухмылкой протянул Михаил.

Егорша петухом вскинул голову, встал:

– Поехали! Я тебе докажу, что земля имеет форму чемодана.

– Не выдумывай – строго прикрикнула на него Лизка. – Я-то ведь знаю, какие у тебя чемоданы на уме. Опять рюмки собирать по деревне.

Михаил заколебался. На вечер у него была работа: он еще утром договоримся с Ильёй Нетесовым, что после обеда приедет в кузницу подтягиват– болты и гайки у жатки (сушь, камень на поле – жатка скачет, как худая телега). Но, с другой стороны, когда еще заявится в деревню Егорша? А ведь у него, если честно говорить, только и веселья, когда приезжает Егорша. И потом – какого дьявола! – имеет он право хоть один-то вечер за всю страду побездельничать? Почему у Егорши могут быть выходные, а у него нет?

По улице только что прогнали колхозное стадо, и густая пыль стояла на дороге.

Егорша, спускаясь с крыльца, пронзительно свистнул – два пальца в рот. Ребятня – со всего околотка сбежалась к машине, – сыпанула по сторонам.

– Ну, как поедем? С ветерком? – спросил Егорша. – У меня сам другой езды не признает.

– Можно, – сказал Михаил, плюхаясь на переднее сиденье рядом с ним.