"Две жизни" (ч. I, т.1-2)

И. давно кончил. Я сидел, опустив голову на руки, и не знал, что думать ещё и об этой неожиданной случайности.

— Нет случайностей, — услышал я голос моего друга. — Всё, с чем мы сталкиваемся, подчинено закону причинности, и нет в жизни следствий без причины. Чем свободнее от предрассудков человек, тем больше он может знать. И Хава права, когда пишет, что знание рассеивает предрассудки и суеверия. Но мы ещё будем иметь время, чтобы поговорить об этом. Сейчас хочу тебе сказать, что преследовавшие нас сарты погибли на старом греческом судне, куда их привела ненависть, хотя они знали о предстоящей буре. Теперь до самого Константинополя за нами не будет погони. А там узнаем, как быть дальше. Не хочешь ли посмотреть на заветный подарок Хавы? Качка усиливается, нам следует снова обойти весь пароход. После перенесённой бури люди гораздо чувствительнее к качке. Жанну надо навестить первой, потом итальянок и т. д.

Я развернул небольшой пакет и достал из кожаного футляра квадратную шкатулку тёмно-синей эмали, на крышке которой был изображён овальный эмалевый портрет сэра Уоми. Портрет был окружён рядом небольших, но чудно сверкавших бриллиантов, а замком служил крупный, выпуклый тёмный сапфир.

— За всю свою жизнь я даже и не видел столько драгоценных вещей, сколько мне пришлось держать в руках за эти недели, — сказал я.

— Да, — ответил И. — Какое множество людей хотело бы хоть подержать в руках портрет сэра Уоми, не только что получить его в подарок. Но спрячь всё в саквояж, нам пора двинуться в обход.

Я спрятал все свои вещи и книги в саквояж. И. достал наши аптечки, и не успели мы их надеть, как в дверях появился посыльный от капитана с просьбой поспешить в каюту 1 А, там худо и матери, и детям.

Мы помчались ближайшими переходами к Жанне, причём верзила снова спас мой нос и рёбра, так как я не умел удерживать равновесие. На мой вопрос, уж не буря ли будет снова, И. ответил, что это невозможно, природа не в состоянии так разъяриться два раза подряд. А верзила, смеясь, уверял, что это всего только зыбь. Быть может, это и была зыбь, но — надо отдать ей справедливость — зыбь препротивная.

Мы вошли к Жанне и снова застали картину почти того же отчаяния, что и в первый раз. Она сидела, забившись в угол дивана, с детьми на коленях.

Лицо её выражало полную растерянность, и когда И. наклонился к девочке, чтобы взять её и положить на детскую койку, она вцепилась в него, крича, что девочка умирает, и она не хочет, чтобы та умирала на холодной койке, пусть лучше у сердца матери. От резкого движения и малыш скатился бы на пол, если бы я не бросился к нему.

Взяв ребёнка на руки, я готов был разразиться упрёками, но… образ сэра Уоми, прочно поселившийся в моём сердце, помог сдержаться и мягко сказать ей:

— Так-то вы держите обещание ухаживать за детьми? Разве им не удобнее в своих постельках?

Жанна плакала, говоря, что, не видя меня так долго, не сумела сохранить самообладание, а болезнь детей просто разрывает ей сердце. Я же совсем позабыл о ней. Я возражал, что её навещали, а моё присутствие или отсутствие не может влиять на здоровье детей.

— Я сам ещё так молод и невежествен, что всецело нуждаюсь в наставнике, — продолжал я. — Если бы не мой брат И., я бы десять раз погиб. Перестаньте думать, что вы одиноки и несчастны, лучше помогите доктору дать детям лекарство.

Сам не знаю, что я ещё наговорил бы бедной женщине, но нежный тон моего голоса, должно быть, передал моё сострадание. Мигом она отёрла слезы, — и лучшей сестры милосердия нечего было искать.

И. долго возился с девочкой, которая была ужасно слаба.

— Сегодня это состояние продлится ещё несколько часов. Но зато завтра пойдёт на улучшение, — сказал И. Жанне. — Держите её непременно в постели весь день. Если не будет качки, — вынесите её на палубу. Ну а малыш через час попросит есть.

Мы уже собрались уходить, когда Жанна обратилась к И. с мольбою:

— Разрешите вашему брату побыть со мной. Я так боюсь чего-то; мне всё мерещится какое-то новое горе, всё кажется, что дети мои тоже умрут.

И. кивнул головой, сказав, чтобы я оставался здесь до тех пор, пока за мной не придёт верзила, но если откуда-нибудь будут звать доктора, я должен ответить, что без И. я помочь не смогу.

Он ушёл. Мы остались с Жанной подле детей. Девочка понемногу успокаивалась; дыхание становилось ровнее, хрипы в груди утихли. Жанна молчала, не плакала; но я видел, что не одна болезнь довела её до нового взрыва отчаяния.

— Что случилось? — спросил я. — Почему вы опять в таком состоянии?

— Я и сама не знаю, отчего на меня нахлынули ужасные воспоминания о смерти мужа. Я почувствовала такой страх перед будущей жизнью. Не могу передать вам, какой жуткий страх на меня нападает, когда я думаю, что мы приедем в Константинополь и мне придётся расстаться с вами. Я умру от одиночества и голода.