"Две жизни" (ч. I, т.1-2)

Дай капитану такой же прощальный привет, как давали тебе его и Флорентиец, и сэр Уоми. Они думали только о тебе. Думай и ты только о нём. Постарайся войти в его положение; подумай о предстоящей его жизни и представь себя в таких же обстоятельствах.

Любовь к человеку поведёт твоё перо с таким тактом, что капитан поймёт и увидит в лице твоём друга не временного, в зависимости от меняющихся условий; а друга неизменно верного, готового явиться на помощь по первому зову и разделить все несчастья или всю радость.

И. стоял, обнимая меня, голос его звучал так ласково. Я точно растворился в каком-то покое, радости, благоговении. Всё мелкое, ничтожное отошло прочь. Я увидел самый высокий, скрытый от всех, храм человеческого сердца, о котором не говорят, но который движет и животворит всё, что ему встречается.

Мне стало хорошо. Я взял из рук И. синий платок, пошёл в его комнату за обещанной книгой и вернулся к себе, чтобы сесть за письмо.

Не много писем писал я на своём веку с такой радостью и с такой умилённой душой, как писал в этот раз капитану. Точно само моё сердце водило моим пером, так легко и весело я писал.

"Мой дорогой друг, мой храбрый капитан, который ещё ни разу в жизни не любил до конца, не был ни верен, ни бесстрашен до конца, — писал я. — В эту минуту, когда я переживаю разлуку с Вами, — и кто может знать, как долго продлится она, — сердце моё открыто Вам действительно до конца. И все мысли моей ловиворонной головы, как и все силы сердца, принадлежат в эту минуту Вам одному.

Пытки разлуки, так томящей людей, пытки неизвестности, заставляющей оплакивать любимое существо, покидающее нас для нового периода неведомой жизни, — не существует для меня.

Я знаю, что как бы ни разлучила нас жизнь и куда бы ни забросила она каждого из нас, — Ваш образ для меня не страница жизни, не её эпизод. Но Вы мой вечный спутник, доброта и любовь которого — так незаслуженно и так великодушно мне отданные — вызвали во мне ответную дружескую любовь, верность которой сохраню и навсегда, и до конца.

Я не могу сейчас определить, как и чем я мог бы отплатить Вам сколько-нибудь за всю Вашу нежность и баловство. Но я знаю твёрдо, что куда бы и когда бы Вы меня ни вызвали, — если моя маленькая помощь Вам понадобится, — я буду подле Вас.

Ваше желание относительно Жанны уже исполнено. И завтра она будет владелицей своего капитала, за что — я не сомневаюсь — боги воздадут Вам должное тоже "до конца".

Вторая часть денег, отданная Вами в моё личное распоряжение, назначается мною для помощи бедным музыкальным талантам. Во имя Лизы и Анны, как бы я хотел когда-нибудь услышать Лизу, я буду покупать инструменты и помогать учиться юным талантам Вашим именем, капитан.

Я не ручаюсь, что, обнимая Вас, держа Ваши тонкие, прекрасные руки в своих при нашей разлуке, — я не заплачу. Но это будут только слёзы балованного Вами ребёнка, теряющего своего снисходительного и ласкового покровителя.

Тот же мужчина, который Вам пишет сейчас, благоговейно целует платок сэра Уоми, который просит Вас принять на память, как и книгу И. И этот же друг-мужчина говорит Вам: между нами нет разлуки. Есть один и тот же путь, на котором мы будем сходиться и расходиться, но верность сердца будет жить до конца. Ваш Левушка-лови ворон".

Я запечатал письмо, завернул книгу И. в платок и обернул в очаровательную, мягкую, гофрированную и блестящую, как шёлк, константинопольскую бумагу, обвязал ленточкой, заткнул за неё самые лучшие, белую и красную, из роз капитана и отнёс к нему в комнату, положив свёрток на ночной столик.

Спать мне не хотелось. Я вышел на балкон и стал думать о сэре Уоми. Как и где он теперь? Как едут с ним и доедут ли фрезии капитана? Посадит ли он их в своём саду?

Через несколько минут ко мне вышел И. и предложил пройтись. Мы спустились в тихий сад, кругом сверкали зарницы и вдали уже погромыхивал гром. Всё же мы успели подышать освеженным воздухом, поговорили о планах на завтра, условились о часе посещения княгини и Жанны и вернулись в дом с первыми каплями дождя, столь необычно редкого в это время года в Константинополе.

Утро следующего дня началось для меня неожиданно поздно. Почему-то я проспал очень долго. Никто меня не разбудил, и сейчас в соседних комнатах стояла полная тишина.

Я как-то не сразу отдал себе отчёт, что сегодня последний день стоянки капитана; что завтра к вечеру ещё одна дорогая фигура друга исчезнет из моих глаз, плотно поселившись в моём сердце и заняв там своё место.

"Не сердце, а какой-то резиновый мешок, — подумал я. — Как странно устроен человек! Так недавно в моём сердце царил единственный человек — мой брат. Потом — точно не образ брата сжался, а сердце расширилось — засиял рядом с ним Флорентиец. После там поселился, властно заняв не менее царское место, сэр Уоми. Теперь же там живут уже и И., и оба Али, и капитан, Ананда и Анна, Жанна и её дети, князь и даже княгиня. А если внимательно присмотреться, — обнаружу там и Строгановых, и обоих турок, и… Господи, только этого не доставало, — самого Браццано".